Array Журнал «Искатель» - Искатель, 1961 №6

Но картина, которую Роберт застал в будке, вовсе не была воинственной. Часовой, положив голову на телефон, дремал. Видно, тепло «буржуйки» разморило его, и бдительный страж нечаянно нарушил строжайшие предписания устава караульной службы. Оглушить ударом пистолетной рукоятки или, завернув «вальтер» в полу шинели, чтоб не был слышен выстрел, послать в часового пулю? Но разве нет иного средства ошеломить этого фрица?

И, склонившись к часовому, Роберт закричал:

— Aufstehen! — Встать!

Немец испуганно вскочил, стукнувшись головой о потолок низкой будки. Его белесые ресницы испуганно вздрагивали. Он видел перед собой засыпанного снегом обер-лейтенанта. Готовясь к побоям, часовой уже откинул назад голову и зажмурился. Нет, Роберт нарушил бы весь порядок немецкой армейской жизни, если бы ограничился руганью. Настоящий офицер не может допустить подобного либерализма. Но шутка сказать — ударить такого верзилу! В нем было не меньше двух метров, а Роберта в институте еще на младших курсах прозвали «коротышкой». И, встав на табуретку, Сосновский отвесил фрицу две звучные пощечины.

Потом все еще не пришедший в себя солдат открыл шлагбаум. Приставив пятерню к пилотке, перевязанной каким-то нелепым шарфом, он почтительно проводил офицера.

Всю дорогу до леса Руцкий посмеивался в свои запорожские усы. Случай с немецким часовым доставил ему немало веселых минут. Но Роберт долго не мог успокоиться. Впервые в жизни он ударил человека по лицу…

В лесу Роберт отпустил Руцкого и кладбищенской рощей, задворками, добрался до своей квартиры. А через несколько дней подпольщики получили первые номера газеты «Вперед» и вывесили их на улицах Лиды. Что касается новых друзей Роберта, жителей гетто, то они с помощью верных проводников Шурика Климко и Толи Качана благополучно ушли в лес. Впоследствии из бывших жителей гетто был организован партизанский отряд имени Орджоникидзе. Трое врачей, с которыми Сосновского познакомил Янкель Двилянский, основали в лесу партизанский госпиталь. Подпольщики успели переправить в лес лишь незначительную часть евреев — гестаповцы прервали их работу. Почти в один день по приказу Эйхмана было уничтожено все население гетто в Лиде. Восемь тысяч евреев были расстреляны и похоронены в ими же вырытых братских могилах.

Мартовской ночью Шурик Климко постучался в дом Александры Иосифовны:

— Роберт дома?

— У себя.

Шурик, ввалившись в комнату, вытер ладонью вспотевшее лицо, расстегнул ватник, отдышался:

— Был Жуков. Велел отвести вас в лес. Возле избушки Моисеевича Коннов вас ожидает.

Коннов был командиром самого крупного партизанского отряда, входившего в Лидское соединение.

— Говорят, есть особое поручение горкома.

Роберт, поспешно одевшись и сунув в карман «вальтер», вслед за Шуриком выбежал на улицу.

— Успеем до рассвета?

— Должны успеть.

Талый, покрытый ледянистой коркой снег предательски громко хрустел под Ногами. Наконец они выскользнули за городскую околицу на поле. Едва приметной стежкой, хорошо знакомой Шурику, друзья вышли на опушку рощи.

Бойцы из партизанского охранения встретили Роберта и Шурика на дороге, отвели по лесным тропам через топи, на сухую, поросшую осинничком поляну. Там у землянки стояли покрытые попонами партизанские кони.

Приземистый, широкоплечий Коннов, положив на стол красные, задубевшие на морозе руки, внимательно слушал сообщение Роберта. Тот доложил о последних действиях группы, о связях, установленных с подпольщиками гетто, о взрыве бензохранилища.

Командир был по-деловому сух, короток в речах — понимал, что гости ведут счет времени на минуты.

— Товарищ Роберт, дело у нас следующее. Мы должны полностью разгромить Лидский железнодорожный узел. Первый удар нанесет ваша группа. Надо взорвать железнодорожную электростанцию. Выполнить задание поручаем вам, товарищ Роберт. После диверсии уйдете в лес, будете возглавлять нашу агентурную работу в особом отделе. Вам тут все карты в руки. Вы, Климко, останетесь руководителем подпольной группы на станции.

Последнее партизанское задание было и самым трудным. Для того чтобы выполнить его, Роберт должен был проникнуть на электростанцию. Эта электростанция была единственным энергетическим центром в городе. Она питала током не только станцию, но и все предприятия в Лиде, а главное, авиационные мастерские при военном аэродроме. Немцы обнесли станцию колючей проволокой. У входа день и ночь дежурили охранники. Получить назначение на электростанцию можно было только в гебитс-комиссариате.

Роберт решился на смелый шаг. Он отправился с визитом к самому гебитс-комиссару города, чтобы выпросить у него назначение на электростанцию. Он знал, что железнодорожная администрация даст ему самые лучшие рекомендации. К тому времени Роберт завоевал прочный авторитет среди немцев и пользовался их доверием. Благодаря регулярным выступлениям с Бубой в концертах самодеятельности его знал теперь весь гарнизон. Но как бы то ни было, риск был велик. Предвидя возможную неудачу, Роберт распрощался с Шуриком и всеми подпольщиками.

Гебитс-комиссар, выслушав Сосновского, отрывисто рассмеялся и сказал, подбрасывая на ладони костяной нож для бумаг.

— Все хотят работать на электростанции. Там хорошо платят.

Ханвегу уже приходилось видеть Сосновского на городских концертах и в клубе, куда Роберта приглашали как тапера, Гебитс-комиссар был настроен благожелательно. Однако предосторожность не мешала. Ханвег снял трубку и попросил к телефону шефа железнодорожного узла. Кукелко ответил, что Сосновский проявил себя с наилучшей стороны.

— Так, говоришь, ты инженер? — спросил гебитс-комиссар.

— Да. У меня иные запросы, чем у простых рабочих, герр гебитс-комиссар. Война войной, а хочется жить по-человечески.

Ханвег понимающе кивнул головой.

— Ладно, пойдешь на электростанцию помощником кочегара. Если покажешь себя хорошо, станешь кочегаром. Иди.

Роберт вышел из гебитс-комиссариата с бумажкой в руках. На бумажке — немецкий орел, вцепившийся в свастику, и две косые спешные строчки: «Герр Зоне! Направляю в ваше распоряжение. Ханвег».

Из дневника Роберта.«Две недели я работаю на электростанции у инженера герра Зонса. Инженер встретил меня неприветливо. Зоне — хромой немец с внешностью аскета. Лицо у него худощаво и мертво, как маска. В первый день он велел мне надраить все медяшки в машинном зале.

Зал громадный. В нем пыхтят несколько машин Ланца. Двенадцать часов я гнул спину, натирая медяшки. Зоне, покуривая трубку, следил за мной с балюстрады второго этажа, где расположен пульт. На второй день инженер приказал мне заделать большую выбоину в бетонном полу. Он и тут истуканом стоял надо мной следил. Хорошо, что мне раньше, на практике в институте, приходилось заниматься подобной работой. Латка вышла идеальная. Зоне долго рассматривал пол и наступил ногой на мягкий еще бетон. Скотина! Я вынужден был начать работу сначала.