Array Журнал «Искатель» - Искатель, 1961 №6

Многое он от меня скрывал. А как от матери убережешься, от хозяйки в доме? Чего не знала, о том была догадка.

Собрала пленным поесть. Часов в десять они взяли оружие и пошли. Повел их Толя Качан, а Шурик остался. Маша прибегала и о чем-то говорила с Шуриком.

А среди ночи — я лежала, не спала — громыхнуло. Окна порозовели. Пожар! Машины забегали по улицам, сирену на станции запустили. На улице полно было народу. Смотрели, как полыхает электростанция.

На другой день прибегает Маша. Запыхалась. Вижу — лица на ней нет. Белая, и руки дрожат. Дала ей воды. Она сразу к Шурику в комнату. Достала гранату, револьвер.

— Мама, прощайте.

— Да что, — спрашиваю, — с тобой?

— Мама, я немцев потравила.

Тут и у меня ноги чуть не подкосились. Страшно стало за нее.

— Немцы к нам приехали, гестаповцы, — рассказывает, торопится. — Хотели на станции всех позабирать. До Роберта докопались. Потравила я их, порошков им насыпала.

В сенях остановилась:

— Мама, берегите Шурика.

И ушла. Долго я простояла в сенях, слушала — нет, никто не стрелял. Значит, выбралась. Потом соседи рассказывали — в госпитале у немцев был переполох. На санитарных машинах травленых гестаповцев свозили. Кислое молоко сыворотку собирали по домам — отпаивать сволочей. Не всех, говорят, спасли.

После этого Шурика и Мотю Наказных взяли на допрос. Знали, что они дружат с Машей. Били их. Все же выпустили — не могли доказать вины. В то время партизаны больших дел натворили на железной дороге. Взрывали эшелоны почти каждый день. На станции и вовсе работы остановились. Поезда неделями не ходили.

С Ленькой Холевинским первым стряслась беда. Вечером Шурик и Толя принесли его на шинели. Ни кровинки не осталось в хлопце. Когда нашли его, еще был живой. Говорил. А по дороге умер. От Шурика и узнала, что случилось с Ленькой. Немец какой-то заметил его на путях и погнался. Выстрелил несколько раз по хлопцу и, видно, сам не думал, что попал. А Ленька где-то в садочке залег и темноты ждал. Если бы покликал кого-нибудь, может, и спасли бы, а он, глупый, молчал. Боялся кричать, чтоб немцам не сказаться. Пытать начнут — еще проговоришься. Отчаянный был мальчишка. Щуплый, слабенький на вид, а сколько в нем было силы! Захоронили Леньку тайно, чтобы немцы ничего не узнали.

Фашисты становились все лютее. То и дело хватали людей, пытали, казнили. Виселиц настроили.

Не раз я советовала Шурику бежать в лес, но он отмахивался: мол, «еще не время». Я знала, что он собирался пойти в партизаны, но все откладывал. Так и не успел.

Ночью остановилась возле дома машина, в ней полным-полно полицейских. И немцы вокруг на мотоциклах. Я разбудила Шурика: «Беги!» Куда там! Возле каждого окна полицейские. Открыла дверь — они меня отпихнули, ворвались. Шурик вышел им навстречу.

— Климко Александр?

— Климко.

— Собирайся.

Забрали и Александра Степановича, весь дом перерыли. К счастью, Шурик все запрятал. Я выбежала за своими, заголосила. Известно, бабья доля — голосить. Шуцман меня прикладом огрел. Успела заметить — в грузовике с полицаями сидела женщина, рыжеволосая, ее я видела у нас в доме. Она приходила от партизан. Не понравилась мне — какая-то вертлявая. Подумала — значит, и ее взяли. Машина уехала. А я все лежу на земле, возле забора, и не могу встать.

Подняли меня соседи. Рассказывают — Мотю Наказных взяли, Толю Качана вместе с отцом, Гаврилой Павловичем.

Долго продержали наших в тюрьме. Никого на свидание не впускали. Говорят, сильно били. А потом расстреляли. Нам, матерям, конечно, ничего не сообщили. Я думала, может, в Германию угнали. Известно, сердцу только дай надежду. Как наши пришли и партизаны заступили в город, я узнала правду. Спаслись, оказывается, три человека — их вместе с Шуриком везли на расстрел. Они и рассказали, как было дело.

Везли их семь полицаев, а наших было двадцать четыре человека. Кто стоял в грузовике, а кто не мог стоять — лежал. Шурик шепнул Толе: «Как только начнут сгружать, я брошусь на ихнего командира, а вы бегите кто куда». Везли их по дороге на Кашары. Каждый понимал, что жизни остается немного — бежать так бежать.

Как только начали в Кашарах разгружать машину, Шурик прыгнул сверху на охранника и стал отнимать автомат. Александр Степанович кинулся на подмогу, и Толя Качан с отцом тоже. Но ничего не вышло. Полицаи сытые были, крепкие, а у наших ноги-руки перебиты.

Полицаи постреляли наших. Только трое утекли. Потом, когда комиссия у нас работала, то наших нашли в Кашарах. Врачи писали в газете, что палачи просто издевались над ранеными, стреляли в них так, чтобы потом люди не могли узнать, кого казнили. Красная Армия уже была близко, вот у полицаев поджилки и тряслись. Хотели скорее следы замыть. Не вышло. Партизаны отыскали душегубов и судили их своим судом. Поймали и провокаторшу Акуленко, которая выдала ребят. Это я ее видела в полицейском грузовике.

Вместе с партизанами пришел в город и Роберт Юрьевич. Перрым делом постучался к нам в дом. Я рассказала ему про последние минуты Шурика. Наплакалась. Да что — слезами горе не отмоешь. Демобилизовался из армии мой старшенький, Леня. Дошел с войсками до Берлина. Генка подрастал, говорил: «Шурик хотел стать машинистом, и я на машиниста выучусь». Упорный оказался парнишка. Весь в брата. Он очень был на Шурика похож, такой же ловкий, быстрый. Тоже все по комсомольским делам бегал, пропадал по вечерам в райкоме. Вот его грамоты — за общественную работу — висят на стенке. Память. Выучился, получил паровоз. Стал машинистом. В пятьдесят третьем году стряслась беда. Горше не придумаешь. Помощник Генки рассказывал потом: котел в паровозе взорвался. Их обоих ошпарило. Генка велел помощнику выпрыгнуть, а сам стал тормозить. Поезд остановился, только Генку уже не смогли спасти.

Долго я тогда болела. Может, и не встала бы с постели, да тут пошли внуки. За ними глаз был нужен. Как без бабки обойдешься? Старший внук, Сергей, тоже в машинисты готовится. Школьники меня не забывают. Бывает, полная изба набьется гостей. Шумный народ, а здесь, в доме, молчат. Спрашивают про Шурика, Леньку, Толю Качана. Я им рассказываю. Это им нужно знать».

Рассказ Роберта Юрьевича Сосновского.«Долго ждали мы наших на болоте в Налибокской пуще. Знали, что вокруг, как ищейки, бродят каратели. Наконец, перед угрозой голодной смерти, мы решили выйти и принять бой. Около месяца бродили в лесах, пока не соединились с партизанскими группами. Вскоре мы сами стали атаковать немецкие гарнизоны, занимавшие окрестные села.

Вернулся, наконец, из Литвы и наш отряд, истрепанный, поредевший в боях. Я ожидал встретить Машу Костромину, Васю Савченко и других ребят, которые уходили в этот поход Казалось, после всего, что было пережито в Лиде, с моими друзьями уже ничего не случится… Но у войны жестокие законы. Кузьма Тертычный, бывший военнопленный, участник нашей подпольной борьбы — он вместе с Савченко вступил в отряд, — рассказал мне о гибели Маши и Василия. Маша, лучшая автоматчица отряда, командовала группой, прикрывавшей отход партизан. Было это под Жемиславом. Фашистам удалось окружить группу. Маша приказала своим товарищам оставить по одному патрону и вести огонь, пока не иссякнут диски. Все свои силы каратели бросили на маленькую группу, которая не давала им возможности преследовать отряд. Бой длился более двух часов. Ни один из партизан не дался живым в руки врагов.