Array Журнал «Искатель» - Искатель, 1961 №5

Неторопливым шагом Роберт отправился к депо — там, над красным кирпичным зданием, дымились трубы котельной. Близ депо находилась резиденция железнодорожного шефа Лиды.

Из дневника Роберта.«Охранник привел меня в кабинет шефа. У шефа было багровое, самодовольное и сытое лицо. Я едва сдержал вздох облегчения. Этот немец как-то сразу стал ясен для меня. Над головой шефа радугой цвела раскрашенная карта военных действий. За спиной я чувствовал дыхание охранника. Шеф пристально глядел на меня прищуренными, утонувшими в лице глазами. Рядом с немцем в позе, выражающей почтительность, застыл высокий чубатый парень с заметным шрамом на смуглом лице. Телохранитель?

Переводчица, белокурая миловидная полька, доложила, тряхнув кудряшками:

— Русский инженер пришел к вам просить работу.

— Где он был до сих пор?

Я чуть было не ответил, не дожидаясь, пока полька переведет. Однако вовремя сдержал себя. Здесь не должны были догадываться, что я знаю немецкий.

— Работал на хуторах, у крестьян, — ответил я.

— Почему сразу не пришел?

— Боялся.

Я положил на стол листовку. Обращение: «Если вы добровольно сдадитесь в плен, немецкая администрация гарантирует вам свободу…»

— Инженер?

— Да.

— Работал на хуторах, говор-ишь? — по-украински спросил смуглый парень со шрамом. — А ну, покажи руки!

Я показал ему ладони. На них желтыми окаменевшими буграми вздулись мозоли. Еще бы, не одну партизанскую землянку вырыл я в лесах этими руками.

— Откуда родом? — спросил Кукелко.

— Из Киева.

— О! — вскрикнул смуглый. — Украинец? Земляк?

— Украинец!

— Пани Зося, — обратился смуглый парень к переводчице, — скажите пану шефу, чтобы хлопец остался в депо.

Немец выслушал переводчицу.

— Хорошо. Объясните этому, человеку, что при малейшей провинности он будет наказан. Пусть его отведут к пленным. Их семьдесят… Будет семьдесят первым.

Когда я в сопровождении пани Зосй выходил из кабинета, то, улучив момент, спросил переводчицу:

— А кто этот высокий, со шрамом?

— Командир охранников, — ответила пани Зося и рассмеялась. — Зовут его Сашка, а прозвище Боек.

Значит, это был начальник железнодорожной охраны, навербованной из предателей Родины! Вот уж с кем следовало держать ухо востро!

Я и не догадывался в тот день, что вскоре мне придется приводить в исполнение смертный приговор, подписанный Сашке подпольщиками…

Приняли меня в теплушке настороженно, но вскоре, после двух-трех дней, проведенных вместе, мы подружились. Особенно хорошие отношения установились у меня с Толей Черноскутовым.

Этот сибиряк обладал редкой физической силой. Немецкие солдаты приходили смотреть, как Толя шутя перекидывает глыбы силезского литого угля, хлопали его по плечу: «О, колос-саль Иван!» Несмотря на свой рост и силу, Толя казался парнем на редкость добродушным и незлобивым.

Он сразу предупредил меня: «Ты гляди здесь в оба. При Кукелко лишнего не сболтни: он, говорят, по-русски понимает. Есть еще диспетчер, Вальтер, такая, однако, паскуда: с тросточкой ходит. С виду легкая тросточка, а в ней железный стержень — вон, видишь, парень лежит на нарах забинтованный, Вася Багмут. Это Вальтера работа».

Я глядел в темные, внимательные глаза Черноскутова, сердцем чуя — передо мной надежный, свой человек. Вспоминал слова Радецкого: «У разведчика должен быть тонкий нюх на людей. Никто тебе не предъявит мандат на честность и верность Родине. Ты без мандата должен определить — верить или нет. Бывает, времени для проверки нет, а выбирать приходится. Вот и соображай».

Надо было улучить минуту и поговорить с Черноскутовым начистоту. Вскоре такая минута наступила.

Меня с группой военнопленных — Черноскутовым, Савченко и Рекстиным — направили в паровозное депо помогать ремонтникам. В темном депо у застывших, холодных паровозов суетились люди. Кто-то из немецких слесарей, забравшись на котел, сыпал из песочницы мелкий песок. Черноскутов, прибирая бетонный пол, собрал песок в ведро. Оглянувшись, скользнул в темноте к баку, где хранилось цилиндровое масло для паровозов. Немец, выдававший обычно масло, куда-то отошел. Черноскутов быстро опорожнил ведро над баком.

Мне не надо было объяснять, что произойдет с паровозом, заправленным таким маслом. Песок проникнет в цилиндр, где мерными взмахами работает блестящий, тщательно подогнанный поршень. Лопнет рубашка цилиндра, и паровоз на долгий срок выйдет из строя.

В теплушке я сказал Черноскутову:

— А все-таки, Толя, песок в масле — детские игрушки. Есть штуки посерьезней.

— Где ты их возьмешь, эти штуки?

— В лесу найдутся…

— Ты что, оттуда?

— Да.

— А чем докажешь?

Теперь он требовал у меня мандата на честность.

— Доказать не могу.

Черноскутов промолчал.

— Ладно, — сказал он наконец. — Всем нам, видишь, надоело детскими штучками заниматься. Я ведь, однако, ни одного фрица не успел убить. Хлопнуло под Минском, и достался я им, как дитя спеленатое, без сил…

— Ты бы помог мне с кем-нибудь из вольнонаемных связаться, — сказал я. — В лес надо послать человека.

— Поможем, — ответил Толя. — Завтра сведу тебя с одним парнем».

Черноскутов показал Роберту молоденького, измазанного в саже слесаря, который, спрыгнув в паровозную яму, налаживал что-то у колес. Наклонившись, сибиряк шепнул слесарю, что с ним хочет поговорить товарищ Роберт. Слесарь — звали его Шурик Климко — держался с незнакомым ему человеком настороженно. Да, он кое-чем занимается в депо, но больше никого не знает, будет время, состоится и более обстоятельная беседа…

В депо, как всегда, идет суматошная, бестолковая работа, ругаются мастера, всюду шастает надсмотрщик Соколовский, вредный, кляузный старик. До войны Соколовский жил себе незаметно на окраине Лиды, а с приходом фашистов отправился в гебитс-комиссариат, отрекомендовался «фольксдейчем». За полунемецкое происхождение Соколовскому схлопотали почетную должность; должен был наблюдать за работами на железнодорожном узле и обо всем подозрительном докладывать шефу. Заодно Соколовский выполнял обязанности переводчика.

У Соколовского — заклятый враг, пятнадцатилетний смазчик Ленька Холевинский, любимец деповских рабочих. Ленька терпеть не может доносчика. Заберется куда-нибудь на паровоз, вытряхнет на голову Соколовского мешок с угольной крошкой или незаметно привяжет к хлястику моток проволоки…

Ленька — известный сорванец и насмешник, ни бога, ни черта не боится. Подойдет к немецкому часовому, застывшему с винтовкой у ворот депо, и, скорчив умильную физиономию, ласковым голосом спрашивает: