Array Журнал «Искатель» - Искатель, 1961 №3

…В Севастополе чудом уцелела гостиница. Шили в ней всего три человека: начальник нашей киногруппы Левинсон, художник-карикатурист Сойфертис и я. Была какая-то особая прелесть в вечерних возвращениях «домой» трех постояльцев заброшенной гостиницы. Три человека, спаянные общей работой, общей опасностью, подружились.

Рано утром мы выезжали на съемку.

И на этот раз ровно в шесть часов мы выехали с Левинсоном в направлении Херсонеса. Отъехали метров двести, не больше. Летят немецкие бомбардировщики. Свист бомб. Обернулись — прямое попадание в гостиницу.

Бросились обратно. Бомба попала в фасад здания. Вбежали в гостиницу: разбиты стекла, зеркала. Все в дыму.

Дверь в наш номер не открывается. Наконец открыли. Все исковеркано. Пол красный, словно залит кровью. Это маки, охапка красных маков, которую накануне я привез с переднего края. Пленка пробита осколками.

На этот раз судьба и точность в работе уберегли нас от гибели.

Шофер нашего «газика» Петро лез в самый огонь, мчался под бомбежкой и, когда я кричал ему «стоп», безропотно останавливал машину для съемки.

Однажды бомбежка была очень жестокой. Один из «юнкерсов» стал пикировать на нашу машину. Мы выскочили и бросились в придорожную канаву. Бомбы упали метрах в десяти, но не разорвались. Сев в «газик», мы понеслись дальше, а через минуту ухнул взрыв. Бомбы были замедленного действия. Взрывной волной Петра на полном ходу выбросило из машины. Я нажал на тормоз и остановил «газик». Петро был жив, он даже не ушибся.

— Не могу больше ездить, убей меня сам! — неожиданно взмолился он. Как видно, сдали нервы. Да, было тяжело, очень тяжело.

Несколько минут мы стояли молча. Потом Левинсон сел за руль. Но Петро отстранил его и нажал на газ. Снова снимали под огнем, а ночью прятали машину в катакомбах.

Однажды я неожиданно встретил своего старого товарища по институту оператора кинохроники Дмитрия Рымарева. Мы стали неразлучны. Наши киноавтоматы работали, дополняя друг друга, и все тяготы и ужасы стали переживаться намного легче.

Мы снимали не только в Севастополе. Вместе с Рымаревым, ассистентами Костей Ряшенцевым, Федей Короткевичем, фоторепортером Колей Асиным и шофером полуторки матросом Чумаком проехали, прошли и проползли на животе весь Крым. Когда мы, измученные, потеряв машину, с трудом пешком добрались до Севастополя, фашисты полностью окружили город. Наступили последние дни героической обороны.

Как-то утром снимали у пристани. В мирное время теплоход «Абхазия» возил туристов. На его палубах люди отдыхали, радовались морю, солнцу. Сейчас теплоход погибал.

И вдруг показался самолет, который шел прямо на нас. Я снимал тонущий теплоход, не видя и не слыша ничего вокруг.

— Ложись! — закричал Левинсон, который успел отбежать за скалу.

Я упал, только голову успел спрятать.

— Ты жив? — словно сквозь густой слой ваты, услышал я голос Левинсона.

Встал — значит, жив. Кругом осколки, земля сыплется. Неподалеку упали четыре бомбы. А если жив, значит надо работать.

Где же теплоход? Он кренится на левый борт, медленно погружаясь в море. Схватился за камеру — осколок попал в объектив. Переставил объектив, шагнул вперед, чтобы ясней увидеть, и упал. Отнялась нога, совсем не чувствую ее.

— Ты ранен? — спрашивает Левинсон.

— Ранен? Не знаю… — Ощупываю ногу, раны как будто нет. Вырвана спинка у кителя, брюки в нескольких местах пробиты осколками, и все. Но стоять не могу.

Лег ничком, взял камеру, надо доснять последние кадры гибели «Абхазии».

В тот раз уцелел чудом — попал в самый купол взрывной волны. Отделался тяжелой контузией. Меня отнесли и укрыли в штольне.

Однако командование категорически приказало отправить меня в Москву.

— Прощай, Севастополь! Мы еще вернемся!

По дороге в Москву больше всего волновался за пленку. Отснятые кассеты я отправлял в Москву с разными людьми, большинство из них не знал даже по фамилиям.

А вдруг эти люди забыли про пленку, потеряли ее или погибли в дороге?

Но — вот чудо! — все кассеты до одной были в целости и сохранности доставлены на студию. Люди хорошо понимали, как дороги, как много значат эти пленки.

В Москве я узнал, что награжден орденом боевого Красного Знамени и медалями «За оборону Севастополя», «За оборону Одессы», «За оборону Кавказа». За фильм «Черноморцы» мне и моим товарищам было присвоено звание лауреатов Сталинской премии.

И вот я снова в Севастополе. Графская пристань. У группы моряков, первой ворвавшейся в город, нет знамени. Один из матросов снимает с себя тельняшку, привязывает ее к веревке и поднимает на флагшток. Я беру кинокамеру. В визире символический кадр: над только что освобожденным городом полощется на ветру «морская душа».

Закончен в основном фильм о черноморцах.

У меня возникает новый план. Вместе с оператором Р. Халушаковым мы сидим по ночам и с увлечением пишем предварительный сценарий документального фильма под условным названием «Архангельск — Лондон — Ныо-Иорк». Пройти вместе с караваном кораблей по этому маршруту, снять фильм о боевой дружбе советских, английских, американских моряков, об их совместной борьбе с фашистами — эта идея захватила наши мысли.

И вот все готово к дальнему, долгому и опасному путешествию. Большой караван советских, американских и английских транспортных судов вышел из Архангельска 17 ноября 1942 года. Нас четверо операторов: Н. Лыткин, Р. Халушаков, В. Соловьев и я.

До Лондона мы добрались без особых приключений, если не считать, что за время пути мы потеряли из 8 кораблей 4, англичане — 22, а американцы— 17.

На теплоходе «Пасифик Гроуд», держащем путь из Лондона к Нью-Йорку, было 13 пассажиров. То ли это несчастливая цифра сыграла роковую роль, то ли судьба решила испытать наше мужество, но однажды в темную штормовую ночь резко зазвучал сигнал тревоги.

Глухой взрыв встряхнул корабль. Стрелки часов в кают-компании показывали ровно двенадцать. Мы бросились в каюту, схватили кинокамеры, спасательные жилеты и поднялись на верхнюю палубу.

Шедший слева от нас большой английский танкер кренился на корму, над ним клубились облака черного дыма. На несколько минут выглянула луна и осветила торпедированный подводной лодкой корабль. Команда танкера быстро спускала шлюпки, но ни одной из них не удалось отчалить. Высокая волна, ударяя шлюпки о борт, разбивала их в щепы.