Игорь Голосовский - В исключительных обстоятельствах 1979

— Ну, и как же теперь?

— Никак. Я её не замечаю.

Матвееву что-то не нравился этот разговор. Родители были его слабым местом. Всякий раз когда он приходил домой, в низкие комнаты с тополями и вишнями под окнами, ему становилось как-то совестно и тоскливо. Отец поседел и ходил шаркающей походкой, у матери опухали ноги. Когда жизнь прожита и старость глядит выцветшими глазами, — что ещё делать людям, как не гордиться сыном? Вокруг него в семье установился культ обожания, и Матвеев чувствовал всю его тяжесть. На каждом митинге, где он выступал, он видел отца в мешковатом праздничном пиджаке и мать в шали с цветами — они сидели смешные, торжественные, распираемые гордостью за своего необыкновенного, умного сына. Их жизнь брела в сумерках, в нетопленных комнатах, и карточки на керосин, на хлеб, на монпансье стояли неутомимыми призраками. Отец все ещё работал в мастерских на своей собачьей работе, которая выжимает человека, как мокрое бельё. Мысль о сыне помогала им жить. Матвеев знал, что мать собирает черновики его тезисов и по вечерам за морковным чаем долго читает отцу о системе клубного воспитания или работе с допризывниками. Он ничего не мог им дать, его время и мысли целиком отнимала работа, и перед стариками Матвеев всегда чувствовал себя неловко и совестно.

И он перевёл разговор на другую тему:

— У вас, в Хабаровске, тоже такой мороз, как здесь?

— Нет, у нас теплей. Но у нас ветер и туманы. Осенью бывает плохо: туман такой густой, что ничего не видно. Здесь я мёрзну ужасно, у меня сейчас пальцы, как лёд.

— Я их согрею, — сказал Матвеев решительно.

Он взял её руки, прижал к губам и стал согревать их дыханием. Она не отнимала их у него. Тогда он быстро нагнулся и поцеловал её в холодные губы.

Она слабо вскрикнула.

— Можешь меня ударить, — сказал он, тяжело дыша. — Я не буду отвёртываться…

— Не знаю, как это получилось, — говорил он Безайсу, — точно меня кто-то толкнул.

Она молчала, ожидая, что он опять поцелует её. Но у него не хватало духа. Он переступил с ноги на ногу.

— Ты думаешь, что это очень хорошо? — спросила она.

— Это не плохо, — ответил он, робко ёжась, — совсем не плохо. Мне ещё хочется.

Она не испугалась и не рассердилась, в её глазах дрожали любопытство и смех.

— Ты будешь говорить, что ты меня любишь?

— Да, — ответил он. — Я тебя очень люблю — больше всего. Ты мне важнее всего на свете…

Но он всегда был немного педантом.

— Кроме партии, — добавил он добросовестно.

Она засмеялась.

— Я не верю этому. Так никогда не бывает. Нельзя влюбляться с первого взгляда, а если можно, то этого надо избегать. Самое важное в жизни — это сначала работа, потом еда, потом отдых и, наконец, любовь. Без первых трех вещей жить нельзя, а без твоих поцелуев я могла бы обойтись.

— А я не мог бы.

— Но ведь до прошлого вечера ты даже не видел меня. Как же ты обходился?

— Ну, что ж из этого? Если б я увидел тебя позавчера, я тогда и влюбился бы.

— Правда?

— Честное слово.

Дверь открылась. Вышла группа девушек, смеясь и переговариваясь. Они спустились с крыльца и пошли, оглядываясь на Матвеева.

— Слушай, — сказал он, нагнувшись вперёд, — я скажу все сразу. Давай покончим с этим. Через неделю я еду в Хабаровск, а оттуда на юг, в Приморье. Едем вместе.

Она смотрела на него, и звёздный свет отражался в её глазах.

— Милая, поедем. Я не буду тебя обманывать, — конечно, я уеду и без тебя. Но я буду очень счастлив, если ты согласишься. Может быть, это не самое важное, но для меня это очень важно.

Он схватил её за плечи и встряхнул так, что голова её откинулась назад. Она молчала. Тогда он прижал её к себе и несколько раз, не разбирая, поцеловал в лицо и в пушистую беличью шапку.

— Но ты совсем не знаешь меня, — прошептала она.

Он добрался до её шеи, и тёплая кожа мягко поддавалась его губам.

— Чепуха, — сказал он взволнованно. — Мы ещё увидим хорошее время. Это почему пуговица тут?

— Ты знаешь — я не девушка, — сказала она ещё тише.

— Мне это всё равно, — ответил он.

Но, рассказывая Безайсу, он пропустил все это. Он не придавал большого значения таким вещам, но думал, что лучше не болтать о них.

Потом они ходили всю ночь по морозным, звонким улицам и целовались. Он ощущал, как бьётся её сердце у него под рукой, и чувствовал себя способным на отчаянные вещи. Он был так полон счастья, что сначала отвечал ей невпопад. А она говорила о их будущей жизни, о любви, о работе. Он кивал головой и соглашался со всем.

Ждать Матвеева она не могла. У неё был уже взят билет, и знакомый комиссар обещал довезти её до самого Хабаровска.

— Это необходимо, — сказала она, когда Матвеев начал просить её ехать вместе, и он замолчал, почувствовав, что лучше не спорить. Было решено, что Матвеев встретит её в Хабаровске, и оттуда они поедут дальше, в Приморье.

— Институт подождёт, — сказала она смеясь.

Потом они заговорили о Москве, о том, как хорошо будет приехать туда, когда кончатся фронты, чтобы вместе учиться, ходить в театры и готовить обед на примусе.

— Если б можно было, — сказала она, — я бы хотела жить на разных квартирах. Так мы никогда не надоели бы друг другу. Я приходила бы к тебе, ты ко мне. Правда?

— По-моему, это было бы отлично, — ответил он, искренне стараясь поверить в это.

Было плохо только одно, но тут был виноват он сам. У него никак не выходили нежные слова, — он не умел их выговаривать. Он называл её дорогой и милой, но это были суконные, пресные слова, которыми можно назвать даже кошку. Несколько раз он порывался сказать какое-нибудь глупое слово — ну, пусть даже «сердечко» или «солнышко», но ничего не выходило. Он боялся, что это будет смешно.

Было темно, и потухали фонари, когда они снова остановились у её дверей.

— Ну, прощай, — сказала она, отворяя дверь. — Очень поздно, скоро рассвет. Ты не забудешь адреса в Хабаровске? Приходи завтра вечером ещё, — я буду ждать.

— До свидания, дорогая. Но ты забыла сказать мне об одной мелочи.

— О чем?

— Ты не помнишь?

— Нет, я даже не знаю.

— Что ты меня любишь. Ты так и не сказала мне этого.

Она прижалась к нему.

— Очень люблю. Ты доволен?

— Да. Ну, покойной ночи, моя…

Он запнулся.

— Моя дорогая, — сказал он, сердясь на себя.

Амурская дорога построена сравнительно недавно. Раньше, когда дороги не было, от Читы до Хабаровска зимой ездили на лошадях, летом по Амуру ходили старые, с высокой трубой и кормовым колесом пароходы, вспугивая в прибрежных камышах бесчисленные стаи уток. В тайге бурно цвёл терпкий лесной виноград, дикие пчелы гудели над дуплистыми деревьями и по прелой хвое мягко ходили громадные седые лоси. Осенью по Амуру густой стеной шла кета метать икру, и река кишела громадными рыбами. По берегу старатели воровски промывали золото, в реках ловили жемчуг. Здесь были свободные, немеряные места, и земля лежала нетронутой на тысячи вёрст.