Александр Вельтман - MMMCDXLVIII год

В первый раз узнала она тяжесть времени. Припомнила свинцовые крылья спящего Сатурна, медленный ход обремененных часов, и сравнила мгновение с вечностью.

Первый ропот сердца есть плачь младенца, вступающего в свет; сама природа говорит за него.

Оставалось уже не более двух часов до полуночи. Клавдиана с невольным трепетом вслушивалась в звуки Андроида, который произнес: десять часов! Между тем как звуки сии отозвались в пространной зале, в рядах комнат и в сердце Клавдианы, колокол на городской башне возвестил тоже целой Босфорании.

В это время по Босфору пронеслась легкая, крытая ладья, и остановилась подле ограды сада. Кто-то выскочил из неё на гранитную лестницу набережной.

— Подите сюда, пилой и щипцами! — сказал он, — вот прямая дорога к моей цели; здесь, в ограде, должен быть вход! Понимаете?

— Понимаем! — отвечали два голоса.

Чрез несколько мгновений сквозь бронзовую решётку сада, мог без затруднения пройти и добродетельный Эней с отцом своим и со всеми богами, которых он выносил на плечах из Трои.

— Ждите же меня здесь! — сказал неизвестный; пролез между бронзовыми прутьями в сад и пробрался до поворота густой аллеи.

Долго ходил он молча; но нетерпение изменяло его тайным мыслям; почти в, слух говорил он сам с собою:

— Сдержит ли свое слово это неопытное, пылкое, доверчивое существо?.. Эта жемчужная Дорада [2] Золотая рыбка, которая готова считать крючок за пищу. .

Но, тем лучше, я не люблю искать и в женщинах!..

Красота её удовлетворит самолюбию… моему самолюбию!.. Скорее да, тушить восторг, впрочем… дешевле в руки, скорее с рук!..

Тихие шаги послышались, в аллее. «Чу, женская походка!.. Все приметы осторожности, для тайного свидания!..»

Клавдиана приблизилась… В отдалении остановилась её подруга.

— Вы начинаете недоверчивостью? Вы не одни? — сказал неизвестный подходя к Клавдиане.

— Вы сами, может быть, не захотели бы вдруг лишить меня вашего уважения. Я исполнила вашу волю… но…

— Волю мою? — произнес неизвестный, и схватил Клавдиану за руку.

— Просьба Властителя есть повеление… Но я не завишу от себя, у меня есть отец…

Сии слова, произнесённые почтительно, остановили на себе внимание неизвестного.

— Властителя? — повторил он, — кто вам сказал?

— Не я одна узнала Властителя; весь народ узнал его — отвечала Клавдиана.

— Да! тем лучше… вы узнали… сходство…

— Одежда не могла скрыть Иоанна от тех, которые видели его хоть один раз!..

— Вы часто видали его?

— Часто-ли? — отвечала смущенная Клавдиана, — Вам трудно было заметить бедную девушку, едва вступающую в свет…

— Что говорите вы?…. Неужели не заметен был вам взор мой, который породил, но мне страсть неизлечимую взор, который встретил в вас все, что может составить счастие царя!.. впрочем, вы могли и не заметить его скромность не проницательна; но не о прошлом хочу я говорить, а о том… что я люблю тебя, что мне нужен ответ твоего сердца, существо небесное!..

— Царю ли свойствен этот вопрос, — едва произнесла смущенная Клавдиана. — Без согласия отца моего.

— Царю несвойственно сомневаться в согласии отца; но свойственно думать, что любовь каждого может платиться равнодушием, — сказал неизвестный, прервав вдруг слова Клавдианы. — Но что за сомнения! я их рассею, невеста Иоанна! Клянусь Океаном, что ты моя, как эта голова, которая у меня на плечах.

Схватив Клавдиану, и заглушив восклицание её страстным поцелуем, он бросился как похититель Европы с драгоценной ношею по темной аллее к набережной. Там послышался шум, потом свисток.

Неизвестный остановился. Прислушался к голосам.

Клавдиана пришла в себя.

— Оставьте меня! — вскричала она.

Прибежавшая на голос Клавдианы, испуганная наперсница, звала ее.

— Я забылся! — проговорил неизвестный, и выпустил из рук жертву свою.

Клавдиана бросилась от него, и скрылась преследуемая своею подругой.

Неизвестный прислонясь к дереву, долго еще стоял углубленный в размышление.

— Проклятый свисток!.. верно сторожевой объезд!.. Вот кстати злая встреча!.. Очень нужно учить меня терпению!

Она еще не моя! Но день, два, три, неделя, месяц, год… все равно! иногда, минута блаженства покупается целою жизнью!..

Скорыми шагами пошел он к решётке сада. Свистнул… Никто не отозвался.

— Их нет! Верно щука по следу идет! Опять терпенье!

Он прислонился к решётке.

— Чудная мысль! — прошептал он вдруг, сдвинув назад шапку свою. — Иоанн! Да!.. Испытаю счастие земное над самою бездной!.. там, оно совершеннее!

Несносен мне путь, по которому или я шел в след за другими, или другие могли идти в след за мною!

Что за слава, победить людей и силой, и обманом, и лестью, и добром? Победить собственное малодушие!.. Судьба играет людьми, бросает их под небо; с безумным восторгом летят они на высоту, как будто в прозрачном воздухе есть за что удержатся! Кто ж запретит и мне играть своею участью? вздохнуть под небом и разбиться вдребезги о землю?.. Испытаю!.. А сладость мщения?..

Но смолкни, вспыльчивая мысль моя!.. великое намерение должно таить и от самого себя!

Шум вёсел разбудил уснувший Босфор. Неизвестный опять свистнул. Послышался ответ. Шлюпка подъехала.

— Где были?

— На утёке.

— Ага!.. Притвори же калитку, как умеешь! — сказал он и вскочил в шлюпку.

— Готово! — произнес чрез несколько минут грубый голос, и ладья покатилась по Босфору, так быстро, что струи следа её светились.

Он хотел принять на себя образ Ангела, и уподобился Ангелу падшему.

Время, сгладившее горы, иссушившее океаны, разрушившее миры, потушившее солнца, затеплившее новые светила, мирно текло. Любя частые, но всем преобразования, оно, казалось, довольно было новым порядком, восстановленным на земном шаре; — должно было ожидать постоянства. Покров грубых заблуждений опал с понятий, души возжглись, тела оживились, солнце сделалось щедрее для природы, влияния луны стали благодетельны, стихии примирились, а люди дружелюбно разделили землю по родству племен. Нравственная часть богопочтения, одинаковая с самого начала Христианства у всех народов, после переворотов в средних веках, превозмогла наконец предрассудки наружного богопочтения и совершенно искоренила ненависть, происходившую от различия понятий.

В сие-то время, названное в Истории благословенным, на Босфоранским престоле восседал Иоанн, прозванный любимым.

Достоинства Царя определяются любовию к нему народа. Иоанн был боготворим.

Оградив твердою защитою верного слова, границы западные, северные и восточные, Иоанн видел еще южное небо покрытым тучами, нарушающими тишину в садах Архипелагских, и не мог быть спокоен.