Валентина Журавлева - Янтарная комната

В воде, у лодок, билась только малая часть табасканцев, главные силы стояли на берегу, на открытой лужайке и дальше, в лесу, среди наваленных ночью деревьев. Туда, к лужайке, пробивались испанцы.

Берег был скользкий, размытый; едва ступив, Кортес поскользнулся; нога ушла глубоко в вязкую глину. Он вытянул ногу в одном чулке, походная сандалия осталась в глине. Тотчас два — три индейца нацелились в открытую ногу, но братья Альварадо — Хуан и Гонсало — подскочили и прикрыли щитами капитана.

Педро Альварадо бился по правую руку. Глаза на выкате, щит наотлет — он точно играл мечом, пробиваясь меж индейцев. Стрела, запев, царапнула ему ухо. Педро только зажмурился слегка и отмахнулся от стрелы, как от шмеля.

— Не показывайте ран!.. Не показывайте крови! — кричал Кортес. Рябому Эредия камнем из пращи разбило нижнюю челюсть, — он тотчас завернул плащ вокруг шеи и подбородка, чтобы враг не видел крови.

— Настоящий бой мы начнем только на суше, дон Фернандо! — кричал Педро. Почти все уже пробились на берег, на высокое место; стрелки уже подтянули снизу, из лодок, легкие козлы для аркебуз, мушкетеры зарядили мушкеты.

— Огонь! — скомандовал Педро Альварадо.

Семнадцать мушкетов ударили без промаха в тесно сгрудившуюся толпу.

— А-а!.. А-а!..

— А-а!.. А-а!.. Огонь из воды!.. Черный дым из воздуха!.. Заколдованные люди принесли смерть со дна моря!..

Индейцы повалились, раненые и не раненые, потом поднялись, отбежали, оставив убитых, и сейчас же вернулись назад, подбирать упавших.

— Огонь!..

Еще залп из мушкетов, из пищалей, из аркебуз. Толпа отбежала и сейчас же опять бросилась обратно с криками, с плачем — подбирать своих раненых. Таков был обычай у индейцев, — они не оставляли врагу ни убитых, ни раненых, — подбирали с поля битвы и уносили с собой.

Испанцы оттеснили толпу к заграждениям из поваленных деревьев. Туда индейцы донесли своих раненых, положили за прикрытие. Пригнувшись, они прятались за деревья, за поваленные стволы, и оттуда посылали стрелы.

— Ударьте по ним еще раз, дон Педро! — сказал Кортес.

— Огонь! — в третий раз скомандовал Педро Альварадо; и снова затрещали мушкеты.

Табасканцы бросили свои прикрытия и побежали все беспорядочной, рассеянной толпой. И все же они, и убегая, не оставляли своих раненых.

Лопе видел, как несли старика, индейского вождя. Его несли двое, тяжело раненного, может быть уже мертвого; голова старика свисала назад, ноги волочились по земле. Других тащили за руки, за плечи. Несли детей. Одна женщина в белых кроличьих шкурках, замотанных вокруг бедер, тащила большого мальчика, лет тринадцати; кровь сочилась у мальчика из раны в виске. И все же индейцы бежали быстро, — испанцы едва поспевали за ними вслед.

— Пускай уходят! — спокойно сказал Кортес. — Далеко они не уйдут.

Табасканцы бежали к городу. Они надеялись, укрывшись за деревянными стенами Табаско, отстоять свои дома, своих детей и имущество, не пустить пришельцев в город.

— Пускай бегут! — повторил Кортес.

Он не велел своим торопиться. Несколько человек осталось на лужайке, чтобы перевязать раненых. Всего было ранено восемь человек, убитых — ни одного.

Раненые могли идти, хоть и медленно. Десять солдат остались с ними для охраны; остальные походным маршем, в строю, вышли из леса на открытые поля и не спеша двинулись вслед за бегущими табасканцами.

Рядом с Лопе шагал Агиляр; Лопе раньше его не приметил, да и не думал, что брат Агиляр станет принимать участие в бою: все-таки хоть и в прошлом, а духовное лицо. Может быть, патер Ольмедо взял с собой Агиляра, чтобы тот помогал ему соборовать умирающих? Посматривая сбоку на бывшего монаха, Лопе видел, что тот как-то странно себя ведет; не бережется, громко бормочет слова, похожие на индейские, и придерживает рукой шкурку черного кролика, распластанную у него на груди.

— А-ла-та-ла-а!.. Тапа-ра-лани!.. — убегая, кричали индейцы. — Тапа-ра калачуни!..

— Что они кричат? — спросил Лопе у Агиляра.

— «Белые дьяволы!»… Они кричат: «Проклятые белые дьяволы!..» «Проклятый белый вождь!..» — объяснил Агиляр.

— Это про нас? — спросил Лопе.

— Да, про нас.

Женщина в кроличьих шкурках, тащившая раненого индейского мальчика, вдруг остановилась. Она и до того все время отставала: большого мальчишку ей было трудно нести. С ужасом оглядывалась она на настигавших ее белых.

И тут Агиляр выбежал вперед. С неожиданной легкостью большими прыжками перескакивая по неровностям поля, он добежал 40 женщины, помог ей вскинуть на плечи мальчика, крикнул несколько слов и вернулся обратно, к своим. Женщина побежала дальше. Окровавленная голова мальчика неподвижно свешивалась у нее с плеча.

Рябой Эредия опустил вскинутый было мушкет.

— Убит? — спросил Эредия.

Агиляр кивнул.

— Убит.

— Зачем же она его уносит?

— Чтобы он и мертвый не достался вам, белым дьяволам, — кротко объяснил Агиляр.

Эредия резко повернулся к нему.

— Да вы в своем Ли уме, ваше преподобие, брат Агиляр? Какие же мы дьяволы?.. Мы — добрые католики.

Агиляр не отвечал. Он наклонился над умирающим индейцем. Мушкетная пуля пробила индейцу грудь; он лежал среди побегов кукурузы, на земле, и часто-часто дышал. Кровь хлюпала у него в ране при каждом вздохе. В руке он сжимал сломанную пополам стрелу.

Агиляр достал флягу с водой, смочил индейцу лоб и губы. Он оттащил умирающего в сторону, чтобы его не затоптали солдаты, сорвал два больших листа кукурузы и прикрыл ими индейцу лицо. Потом низко наклонился над ним и что-то тихо пробормотал.

Черная шкурка на груди Агиляра при этом движении сдвинулась с места. Выпрямившись, Агиляр сейчас же снова прижал шкурку к груди. Но Лопе успел разглядеть рисунок, выжженный синей краской на коже.

Рисунок был так странен, что Лопе даже не решился спросить у Агиляра, что он означает.

За кукурузным полем пошли низкие места, перерезанные канавами. Вода хлюпала здесь под ногой на каждом шагу, солдаты замедлили марш. Индейцы бежали так же быстро; впереди уже показались группы деревьев, тростниковые крыши — первые дома города Табаско. Дальше, за высокими стенами, поднимались земляные горы храмов, открытые башни, вышки. Табасканцы бежали к стенам, торопясь укрыться.

Вдруг первые ряды отхлынули и побежали назад, тесня остальных. Мушкетная пальба затрещала вдоль стен города, облачка дыма закурчавились над бревнами.

Такой страшный крик поднялся над толпой, что даже бывалым солдатам стало не по себе. Индейцы отбегали обратно, валились в пыль, вставали израненные, в крови, и снова бежали.

— Они двоятся, дьяволы! Они двоятся!.. — кричали индейцы.

Белые люди двоились; они шли сразу и с востока, и с запада, они были впереди и позади; от белых людей не было спасения.