Алексей Бобровников - Крайности Грузии. В поисках сокровищ Страны волков

Человек, встретивший меня в Цалке, был другом одного из моих давних приятелей. Предупрежденный о возможном визите, он ждал меня со вчерашнего вечера.

«Друг твоего друга» в Грузии автоматически означает, что при встрече с человеком, которого видишь впервые, тебе предстоит бороться за свою независимость в вопросе «Пить или не пить», а также в выборе ночлега.

Гостеприимный хозяин сделает все возможное, чтобы вы не смогли выехать из его дома и вынуждены были остаться, как минимум, до послезавтра. Причем сила притяжения становится вдвое интенсивнее, если ваш визави – сван или имеретинец. Человек, встретивший меня, был сваном.

После препирательств относительно того, имел ли я право ночевать где-то еще, кроме как у него, и выяснения причин, вынудивших меня разбить лагерь в лесу, мы отправились завтракать.

В Цалке путешественников встречают вывески, напоминающие о греческом прошлом этого городка. Среди здешних названий еще нет «аргонавтов» и «золотого руна» – клише, которые активно эксплуатируются жителями побережья, зато есть ресторан «Пантеон», пытающийся (впрочем, не слишком успешно) конкурировать с обыкновенной водительской столовой – лучшей закусочной на этом участке дороги.

На часах было одиннадцать утра, но в Грузии часы никогда не были помехой.

Это не чопорная Европа, где пить начинают по будильнику, и каждый пьющий ждет официального конца рабочего дня, чтобы поднять забрало, раскрыть объятия и присоединиться к толпе друзей, уже выглядывающих его за стойкой бара.

«А выпить что-нибудь покрепче? Вы же в Цалке!» – улыбается женщина, принимая заказ.

Грузия – это не место для снобов, аккуратистов и людей, подчиненных режиму. Грузия – это страна мужчин, в самом лучшем и худшем значении этого слова.

Если так случилось, что вы устали или просто категорически больше не можете пить, – единственное, что может спасти вашу печень, – велосипед.

К людям на велосипеде здесь относятся с симпатией, но несколько настороженно. При виде велосипеда, сверкающего всеми начищенными до блеска деталями, грузины норовят сфотографироваться с его владельцем, но вино предлагают уже не так настойчиво.

«Может быть, все-таки пива?» – женщина за прилавком смотрит на меня почти умоляюще.

«Грушевый лимонад!» – отвечаю я, и барменша отступает.

Так как на этой части маршрута Цалка – главная гастрономическая достопримечательность – позволю себе остановиться на ней подробнее.

Место, куда мы зашли, не имеет названия. По виду это водительская столовка какого-нибудь южного городка. Стулья с потертыми деревянными спинками, вытащенные из заброшенной школы; бетонные стены и жестяная крыша, а вместо окон – камуфляжная сетка. Посреди двора стоит большая металлическая жаровня, на которой жарится рыба и шашлык.

В заведении железный пол, напоминающий днище баржи. Под полом протекает маленькая речушка, впадающая в огромное озеро, начинающееся в полукилометре.

Именно здесь Грузия перестает быть столичной, а становится сама собой – жаркой, вкусной, немного неряшливой и полной сюрпризов.

Двое мужчин за соседним столом готовятся к выяснению отношений. Еще два-три пассажа, градус растет, достигает высшей точки, знамена багровеют, вздымаются выше, и вот уже руки поднимаются над столом, чтобы схватить обидчика… Одного слова может быть достаточно, чтобы спустить с привязи псов задетой гордости и чести.

Но ничего не происходит. Выражение лица говорящего меняется, воинственный трепет как будто сдуло ветром.

«Пи…ц», – произносит он по-русски – первое знакомое слово из лексикона жителей постсоветского пространства; слово, передающее беспомощность и безнадежность.

«Пи…ц», – и грузин опускает руки.

Значит, не было мести или атаки. Видимо, один собеседник излагал другому цепь событий, которая привела его к состоянию, описанному вышеозначенным словцом.

Снова все спокойно, посетители за соседним столиком заказали полироль – крепкое, но довольно вкусное пиво местной пивоварни.

Я смотрю на реку сквозь маленькие отверстия в полу.

В половодье, когда река поднимется на несколько метров, вода не разрушит это заведение, а лишь слегка подтопит его.

Это одна из причин, почему столовая в Цалке существует дольше, чем некоторые дворцы, построенные у бурных рек.

По настоятельной рекомендации моего нового знакомого мы заказываем рыбу рябушка. Это удивительно вкусная маленькая рыбешка (никто из местных жителей не смог вспомнить, как она называется по-грузински), которую можно есть вместе с хвостами и головами.

Горячая, хрустящая рябушка и холодные, остуженные в родниковой воде пиво или лимонад – идеальный завтрак, и я с таким рвением принялся за него, что чуть не откусил себе пальцы.

«А еще тут большие кобри», – сказал мой визави.

«Большие? Насколько большие?» – спросил я, стараясь не выдать тревоги.

Я наслышан о змеях, которые довольно часто встречаются в Грузии в летние месяцы, и меня неоднократно предупреждали о необходимости запастись «антигюрзином», если соберусь отправиться на юг страны, в пустынные районы окрестностей монастыря Давид Гареджа.

Но кобры? Я впервые услышал о них.

«Кобри? Да, да, большие! Килограммов пять-шесть. И очень вкусные! Их тоже ловят в озере Цалка», – говорит мой новый знакомый.

Оказалось, что «кобри» по-грузински – карп.

Солнце уже клонилось к закату, когда я пересек границу Нижней Грузии и въехал в регион Самцхе-Джавахети.

Странно, но грузинские туристические компании, рекламирующие туры в Казбеги, Сванетию или на сбор урожая в долину Алазани, никогда не предлагают экскурсий по этому маршруту – в хорошую погоду дорога через перевал Тикматаши одна из самых красивых в Грузии.

Серпантин продолжался километров пятнадцать, и я разрешал себе отдыхать не перед подъемом, как раньше, а только перед спуском. Ведь что может быть приятнее, когда, только что тяжело тащившийся в гору, ты можешь, наконец, прижав колени к раме, насладиться плавным снижением, разгоняясь до сорока, а то и пятидесяти километров в час.

Добравшись до первых облаков, в лучах заходящего солнца напоминавших взбитый крем с толикой малинового варенья, я заметил впереди две странные фигуры.

Приблизившись на несколько оборотов педалей (так тяжело давался мне первый крутой подъем), разглядел двух всадников, которые, стоя в стременах, болтали о чем-то на языке, не похожем ни на одно из наречий, до сих пор слышанных мной в Грузии.

«Вы откуда?» – спросил я.

«Азербайджан», – ответил один из них, и тут же, как бы в подтверждение своих слов, поставил лошадь на дыбы. Через секунду оба пришпорили коней и скрылись в тумане.