Геннадий Ананьев - Жизнью смерть поправ (сборник)

«Что? Силенок не хватило? Но во второй половине ночи они заткнут дырку. Как пить дать – заткнут».

К ротному! Спешить нужно. Тайком переплыть, замотав уключины да еще и смочив их водой.

Загорелся командир роты разведки – и к командиру полка. Тот – к комдиву. И этот не стал долго затылок чесать, только твердо сказал, что штабу нужно будет сделать поправки в план наступления и перетасовать силы. Чтобы никакой неурядицы не случилось. Если, мол, взвод разведки сможет удержаться не менее получаса, тогда – вперед…

Зал затаил дыхание, а Илья Петрович никак не мог вернуться в реальность. Но вот наконец отер ладонью лоб и заговорил. Не с того начал, что приготовил загодя:

– Если кто из фронтовиков говорит, что он ничего не боялся, не верьте ему. Боялись мы. Очень. О жизни думали. А вот во время боя, тут – иное дело. Обо всем забываешь. Были, конечно, совершенные трусы, и что поразительно, они погибали первыми.

Я собирался вам рассказать про боевые действия, за которые был награжден вторым орденом Славы. Признаюсь: очень хотел остаться живым в последнем, решающем бою, а предложил, можно сказать, маневр, который был очень рискованным. На берегу Шпрее наш полк, да и вся дивизия остановились, готовясь к форсированию. С рассветом оно планировалось, а я, временно принявший под начало взвод разведки, определил место, где окопы немцами не заняты. Ограничены, конечно, у фрицев были резервы, но долго эта прореха не могла быть незаполненной. Комдив предупредил, что добрых полчаса придется, захвативши плацдарм, его удерживать силами взвода, пока штаб перегруппирует силы. Это, конечно, понятно, чтобы все шло по единому плану, иначе может случиться путаница и лишние потери личного состава…

Илья Петрович вновь замолчал, думая, как бы более доходчиво и в то же время просто рассказать о том, что тогда чувствовал. Приукрасить или – начистоту? Решил не фальшивить. Он хорошо помнил и слова комдива, и то сомнение, которое невольно вкралось в душу. Поправил седую свою шевелюру и продолжил:

– Комдив сказал, что никто не осудит меня, если я откажусь от предложенного, ибо взвод окажется в очень сложном положении. Екнуло тогда у меня сердце. На смерть практически сам себя посылаю, еще и о своих подчиненных на смерть веду. Имею ли я такое право? Победив, нужно остаться живыми, чтобы разрушенные города и села восстанавливать было кому. Вредная мысль, что и говорить, но отбросил я усилием воли все сомнения. Суждено жить – буду жить, а если смерть на роду, то не как у премудрого пескаря. А за Родину.

Часа за два до рассвета отчалили мы от своего берега. Впрочем, какой он свой, но – все же… Тихо гребем. Нельзя всплеска допустить. Как на ночной острожной рыбалке, чтоб рыбу дремлющую не спугнуть. Подгребли – и во вражеский окоп. Никого. Кумекаю, нужно ли атаковать вправо и влево, расширяя плацдарм? И так хорошо, и эдак. Только совсем малость оказалось времени на сомнения: наблюдатель, которого я выставил, шмыгнул ко мне и тревожно так шепчет:

– Идут! Много.

Вот теперь действовать надо. Стремительно. По одному отделению в бока, отбивать атаки по траншее справа и слева, два отделения, с пулеметами – встречать фрицев. Понимал, что очень жарко будет, но похвалил себя: опередили мы немцев, вовремя заняв траншею. Теперь остановить их нужно. До последнего стоять. В общем, пока подмога не подоспеет. Иначе – пустопорожние жертвы…

Вновь сделал паузу. Руководитель муниципалитета стакан воды подносит, как принято, чтоб оратор промочил горло, но он-то – не оратор. У него не горло пересохло, он не мог найти слова, чтобы передать те чувства, которые захватили тогда не только его, но и подчиненных…

– Шепчет мне командир отделения: «Дети шагают. Дети. Рука не поднимется…»

И в самом деле дети. Гитлерюгенд. Тогда еще неведомое нам слово. Незнаком и их фанатизм. Шли на смерть, словно в оловянных солдатиков играли. Пулеметчик, как понял, первую очередь пустил выше голов мальчишечьих, чтоб, пугнув, остановить спешивших занять указанное им место. Не тут-то было! Юнцы рванулись вперед с криками «хайль Гитлер!». Стрелять даже стали, гаденыши, из автоматов. Что нам оставалось делать?

Повезло все же, они, как я сказал, во весь рост бегут, а не сообразили залечь – и по-пластунски. В общем, повернули юнцы в конце концов к нам спины, но тут с боков немцы навалились. Благо траншея не слишком широкая, большими силами сразу не ударишь, но эти фрицы в окопах – вояки опытные. И гранаты ловко бросали, и автоматы ихние не бесцельно очередили. Нет, не продержаться бы нам полчаса, тем более, как я понимал, юнцов заменят кадровыми солдатами, ибо немецкие офицеры не тупоумные…

Только и наши командиры не без царя в голове. Целый взвод разведроты выпрыгивает из лодок! Командир взвода старший лейтенант докладывает, что в мое распоряжение прибыл. Приказывай, говорит. Сила, говорит, теперь у нас, стало быть, не обороняться, а наступать нужно. Пока плыли, говорит, подумал я со взводом с тыла ударить. Обрадовался я. Условились так: два отделения, пока юнцов не успели сменить, вправо, два отделения влево обходят с тыла, насколько возможно, хотя бы метров на полсотни, и в траншею, на головы фрицев, которые все силы устремили на нас, чтобы сбросить в реку. Очень удачный маневр. А тут вся рота гребет. Хочешь или нет, а закричишь «ура!».

Потом выяснилось, что взвод разведчиков ротный выслал на свой страх и риск, и лишь когда он прогреб до половины Шпрее, испросил разрешения послать нам помощь. А через пару минут ему приказали начать переправу всей роты, предупредив, чтобы плавсредства тут же возвращал, ибо начнет переправу на плацдарм наш полк. Задача роты – максимально расширить плацдарм для высадки полка.

Удачно мы справились с задачей. Метров триста очистили, а полк вообще основательно потеснил фрицев, и добрый плацдарм получился к рассвету, когда начала переправу дивизия…

И уж когда, казалось, остался я цел и невредим в той мясорубке, осколок от разорвавшейся гранаты, угодил мне под колено. Связки, как оказалось, перебил. Стало быть, рейхстага не видеть мне. А жаль… К тому же – гангрена-злодейка вцепилась… В далекий тыловой госпиталь меня увезли. Там и вручили второй орден Славы, сообщив при этом, что ротный получил золотую звезду Героя Советского Союза. Заслуженно, на мой взгляд, награжден. Не прими он самовольного решения, вряд ли я теперь обо всем этом рассказывал бы вам. Весь взвод на том немецком берегу остался бы…

Меня тут же переместили из общей палаты в двухместную. Два ордена Славы, почет. В палате – подполковник из пограничников. Он и сосватал меня на границу. До самой демобилизации моего года я служил в погранвойсках. И не просто служил. Продолжал воевать. С прихвостнями фашистов, бандеровцами. Не менее опасно, чем на фронте, даже иной раз опасней. Но о тех операциях, если сложится, я расскажу вам в другой раз. А сейчас, извините, очень устал. Поймите, мне не двадцать пять и даже не шестьдесят…