Иван Ле - Кленовый лист

И я должен был врать. Да что там говорить! Итак, о том катере. Представляете себе величественную и страшную картину бескрайнего волнующегося океана! И вот на нем, на его волнах — жалкие остатки нашего немецкого катера. Качается, утонувший почти до половины носом, словно сушит оба гребных винта и рулевую лопасть. А волны им словно щепкой играют, вот-вот захлестнут, засосут. И на катере...

...На катере, в задраенной каюте, в беспорядке наваленных одежд, одеял, закутавшись в них, замерла притаилась девочка четырех, а может, пять лет. Глазам своим не поверил Олег, открыв дверь. Увидев мальчишку, девочка страшно вскрикнула, словно перед смертью, и зарылась в кучу одеял.

— Смотри-ка, девочка!.. Что ты здесь делаешь, девчонка? Чья ты? Как тебя зовут, моя хорошая?! — говорил к ней парень, понимая при том, что в этих широтах его родной язык может показаться ребенку даже щенячьим лаем. Как жаль, что он не владеет мадагаскарским, зулусским каким-то языком!

А девочка, словно разбуженная словами мальчишки, вдруг отбросила одеяло, губы болезненно задергались в сдерживаемом горьком плаче; глазами, что вот-вот выскочат из орбит, напряженно смотрела на неизвестного мальчишку. Мокрый, в одних трусах, обыкновеннейший парень.

— Я Ниночка... Мамы нет, не-ет. Мама-а!.. — и снова заплакала, теперь уже словно жалуясь этому неизвестному, но такому близкому ей и сильному парню.

— Ниночка? — в первый момент его ошеломили такие понятные и родные слова. Но больше никакого значения пока что не предал им. — Ниночка? — еще раз тепло спросил Олег.

И приблизился, сел в неудобной позе прямо на одеяла, погладил белокурую головку со всей юношеской искренностью. А сам тоже готов был заплакать и безнадежно закричать: «Мама-а». Но ведь им, пионерам, не подобает теряться! К тому же он спаситель.

— Сейчас, Ниночка, сейчас... Потом будет и мама! Мы вот... только заберем тебя. Нас здесь аж четверо пионеров и один пленный летчик-немец живет с нами. Ого, мы такие сильные! Ваня Туляков старший. И Юрка и Роман, все ребята сильные, хорошие ребята, летчика, пленного Ганса Горна, вылечили! Вот я их позову. Меня Олегом зовут.

И тут же двинулся прочь. А девочка страшно ухватилась за холодную мокрую шею парня обеими руками.

— Не надо, Олежка, боюсь. Я не хочу здесь. Они... чужие здесь, страшные.

— Нет, Ниночка, никаких чужаков. Один он у нас, да и тот теперь уже свой, мирный. Здесь мы, советские!

Взял еще раз на руки девочку, широко ставя ноги, чтобы не упасть от качания корабля. Прижимал к себе, чувствовал, как дрожит малышка, крепко держась за шею парня. Пять ли ей, или только четыре года? Похудевшая девочка слишком легкой показалась парню. И пошел он с ней из каюты, переступая через беспорядочно разбросанные вещи. С невероятным трудом вынес девочку по наклонному трапу через отверстие люка наверх. Только тогда опомнился, понял: проплыть с девочкой к острову он не сможет. А Ниночка так крепко вцепилась в его шею, на плечо головку положила, чуть всхлипывала. Думала ли о том, кто этот парень, куда ее несет...

— Видишь, Ниночка, океан! Ты же плавать не умеешь, а здесь лодки нет. Я пойду к нашим, вместе приедем! А ты посиди здесь, смотри, как я плаваю. Только оставайся на лестнице, не вылезай. Хорошо?.. Мы сейчас и вернемся с лодкой…

Девочка вцепилась в люк и, не переставая дрожать, плакала. Но не протестовала больше. Только страшно оглядывалась на трюм, словно опасалась кого-то оттуда.

Парень уже вынырнул из первых волн и оглянулся. Едва заметил, как ветер трепал белокурые косички Ниночки над люком. Невероятно родной и дорогой стала парню эта несчастная детская жизнь.

Пионеры уже не спали, но до сих пор не выходили из уютного дома, вылеживаясь в тепле под новой кровлей. Летчик нетерпеливо лез в разговор, ему охотно отвечали наперебой. За это время привыкли к нему, да и ему каждый из них казался в такое погожее утро добрым другом.

Вдруг в дверях появился Олег. Его практически сразу все заметили и как искрой прониклись чем-то тревожным. Вскочили на нарах, на своего часового глазами уставились. «Что-то случилось», — с ужасом думал каждый.

— Олег, что с тобой, браток? — первым спросил его Ваня.

А парень ухватился за косяк, не может слова произнести. Тревожно билось сердце от быстрого бега, не хватало воздуха, исчезли слова.

— А где же оружие? Тебя... — угадывал Роман, предполагая что-то страшное. И сожаление, и сострадание, и тревога ощущались в словах друга.

— Друзья!.. Все, все отлично! Ниночка!..

— Что-о! — вместе воскликнули все. Даже пленник поднял брови.

— Какая Ниночка, Олег? Ты не болен?

— Он болен, Ваня. Слышишь, как бьется сердце в груди?

Олег едва сумел дружески улыбнуться, и его товарищи вместе взорвались энергичным «ура-а!». Даже летчик присоединил свой басовитый голос к общему восторгу.

— Тихо, чудаки робинзоны! — остановил Олег друзей. — В волнах океана... настоящий морской катер! Настоящий! Рубка, лебедка, якорь... Ночью был морской бой. Айда немедленно на катер! Там Ниночка.

Наперебой друг у друга еще спрашивали: что он сказал, не больной ли он в самом деле?

Олег, уже на бегу, рассказывал, как мог, об утренних своих приключениях, о трофее, консервах, одеялах и о Ниночке. Когда спустились к берегу, Ваня остановился, задержал Романа и Юру.

— Оставайтесь и вместе с Горном примотайте проволокой к бревну Романа еще те три, что остались у нас от наката. Без плота Ниночку нам не вывезти из океана!

— И трофеи же, говорил Олег, — рассудительно добавил Роман.

— И трофеи, точно. Катай, ребята, не медлите.

Олег и Ваня добежали до косы быстрым аллюром.

Перед вел Олег. Ему казалось, что все это вдруг превратится в сон. Или волны сорвут корабль с якоря, и ребята увидят только пустой океан и услышат его издевательский хохот.

Но катер покачиваясь стоял дыбом на том же месте. И белокурую головку девочки лохматил легкий океанский бриз. Девочка заметила, как по берегу бежало двое ребят, и одного из них, Олега, узнала.

— Олег-ег!.. — услышали оба на берегу тонкий нечеловеческий крик.

Ребята приветливо замахали девочке руками, утешали словами, которых, наверное, она и не слышала. Ваня уже у самой воды остановился. Рукой задержал и Олега:

— Отдохни перед плаванием.

— Вода теплая, Ваня.

— Но мы так бежали, надо передохнуть. И поплывёшь сам, а я вернусь к нашим. Надо скорее сделать плот.

Без единого слова, только кивнув головой, согласился Олег. Ему было приятно, что Ваня не его посылает на помощь ребятам, а сам идет, чтобы он, Олег, скорее добрался до спасенной девчонки.

Вязать плот помогал уже и Горн. Летчику, который имел большой жизненный опыт, это было гораздо легче делать, чем пионерам, в которых пыл преобладал над всем. Четыре толстых и длинных бревна, связанные проволокой, свободно держались на воде сами и почти не оседали, выдерживая на себе троих ребят и Горна. Длинными шестами оттолкнулись, и плот закачался на волнах, быстро продвигаясь к катеру.