Николай Панов - В океане

Море у борта было дымчато-синим, всплескивало, проносилось за корму длинными, чуть вспененными волнами. Ближе к горизонту начинался серебристый просвет, там скользил «Сердитый» — такой же, как «Ревущий», низкобортный, быстрый красавец корабль. А у самого горизонта море опять становилось темнее. Ясная грань отделяла его от солнечного, горячего неба.

На высоком мостике эскадренного миноносца «Ревущий» сигнальщик, старший матрос Жуков, опустив бинокль, мельком взглянул на трофейные часики, блеснувшие из-под рукава, и покосился на Калядина, проходившего мимо.

Жуков не держался за поручни, хотя свежая волна качала корабль. Снова поднес к глазам свой испытанный, потертый бинокль.

Вольно дышит Балтика после окончания войны! Ожили морские дороги! Вот опять строй косых рыбачьих парусов забелел на горизонте, и Жуков тотчас, как положено, доложил о них вахтенному офицеру. И снова стой вот, всматривайся неустанно в волны и в облака, хотя давно отпраздновали День Победы, вокруг наше, мирное море…

— Право руля! — прозвучал резкий голос командира корабля, капитан-лейтенанта Бубекина. — Курс двести тридцать пять!

— Начали поворот вправо. Передать на «Сердитый» — иметь курс двести тридцать пять градусов! — приказал сигнальщикам вахтенный офицер.

Младший сигнальщик Сучков поспешно прицепил к снасти угол полуразвернутого флага, потянул тонкий прохладный фал, торопливо перебирая руками.

Легко, как обычно, фал заскользил по блоку верхнего рея.

Сине-желтый широкий флаг «покой» — сигнал поворота вправо — взлетел к вершине мачты, свободно затрепетал на ветру.

Но вдруг угол флага оторвался от снасти, полотнище свернулось, ветер обмотал его вокруг верхнего рея.

— Клеванты расцепились! — услышал Жуков голос старшины Калядина.

Расцепились клеванты — зажимы, крепящие углы флажного полотнища к снасти… Запутался флаг — на «Сердитом» не разберут сигнала! Позор для сигнальщиков, задерживается совместный поворот кораблей… Впервые нынче командир отделения Калядин допустил Сучкова к самостоятельной вахте — и вот…

— Очистить флаг! — крикнул капитан-лейтенант Бубекин. И в тот же момент Жуков скинул с шеи ремешок бинокля.

— Подержи! — Он сунул бинокль младшему сигнальщику, кинулся к мачте.

Еще, казалось, не успел отзвучать приказ, а Жуков уже ухватился за скоб-трап. Взбегал к вершине мачты по узкой отвесной стремянке. С зажатыми в зубах ленточками бескозырки — чтоб не сорвало бескозырку ветром — карабкался к верхнему рею.

Все дальше под ногами мостик, все ближе запутавшийся флаг.

На вершине мачты качка ощущалась сильнее, ветер больно резал глаза.

«Ревущий» накренился, и далеко под ногами засинели мчащиеся горбатые волны. Не переставая подниматься, Жуков крепче вцепился в скоб-трап…

«Закружится голова, поскользнется Ленька — и сорвется, упадет в воду или разобьется о палубу, — волновался внизу командир отделения Калядин. — Нет, Жуков не сорвется… Крепкий парень, образцовый сигнальщик… Я-то знаю, пуд соли съели с ним за годы войны… Смелый, быстрый как ветер… И качки не боится совсем… Вон как поднялся до самого верха… А вдруг все-таки сорвется…»

Но сам Жуков не думал об этом. Думал об одном — как дотянуться до оконечности рея, вынесенного далеко вбок.

Вот достиг самой вершины перегнулся, только одной рукой держась за скоб-трап.

Корабль качнуло особенно сильно. Перехватило дух, волны головокружительно катились под ногами. Но он дотянулся до флага, распутал его, сцепил угол полотнища с сорвавшимся фалом.

И вот уже спустился по скоб-трапу, спрыгнул на мостик, стоял как ни в чем не бывало, только часто вздымалась грудь под тельняшкой и сильней блестели красивые черные глаза.

Он взял бинокль из рук младшего сигнальщика, смотрящего восхищенно и виновато. Глянул на старшину. «Молодец, Леня! Развернулся, как в боевом походе!» — скажет ему сейчас старый друг Калядин. Но старшина отделения сигнальщиков лишь нахмурился, отвел глаза, набирая новое сочетание флагов… Значит, и на прощание не хочет мириться старый боевой товарищ…

И Жуков обиженно сдвинул густые жесткие брови, вскинул бинокль, вновь стал всматриваться в море и небо… Стало быть, по-прежнему Калядин будет сторониться его, отмалчиваться, вести только строго служебный разговор…

Кончается трудная походная вахта. В такие минуты приятное ожидание заслуженного отдыха обычно охватывало Леонида, помогало еще зорче вглядываться в даль, отчетливее докладывать об увиденном. Проходя мимо Калядина, любил обменяться со старшиной, с полуслова понимавшим его, каким-нибудь соображением, шуткой, улыбкой.

Но сегодня радостное чувство подменила легкая грусть, как бы предчувствие неизбежной потери.

Размолвка с Калядиным началась несколько дней назад, когда, сбежав в кубрик по трапу, Жуков увидел старшину склонившимся над листом бумаги. Калядин поднял веснушчатое, с облупленным широким носом лицо.

— Вот пишу…

Он не договорил, но Жуков и так знал, что пишет Калядин. Рапорт об оставлении на сверхсрочную. Приближался срок увольнения в запас, того увольнения, о котором в военное время, как о чем-то необычно прекрасном, частенько мечтали друзья. И вдруг в мирные дни Калядин круто переменил решение, стал думать о сверхсрочной, уговаривать друга подать рапорт.

— Корабль оставить не могу, понимаешь. Чем ближе подходит время разлуки с ним, тем больше чувствую — не могу. Останемся, а, Леня? И докладные подадим вместе… Потом учиться на офицеров пойдем.

Это решение друга потрясло Леонида.

Уже успел привыкнуть к мысли, что скоро конец военной службе. Хорошо повоевали, пора отдохнуть. Он представлял себе день, когда, проснувшись еще до побудки, они с Калядиным увяжут в последний раз свои койки, переложат вещи из рундуков в штатские чемоданы, еще раз окинут взглядом знакомый до любой мелочи кубрик, а позже, выправив документы, вместе пройдут по палубе к трапу на стенку.

Но сейчас главное даже не в этом. Сейчас он думал не только о себе, он думал о Клаве.

Пожалуй, сам по себе и не стал бы мечтать о расставании с флотом. Разве меньше Калядина любил он море, корабль? Во здесь замешивалось особое деликатное дело. Нет, нужно, нужно уговорить друга.

Смотри, Миша, подашь докладную — обратно ее не возьмешь, — сказал он тогда в кубрике. — Выбор судьбы. Легко на это смотреть нельзя.

А кто легко смотрит? — Калядин старательно выводил очередное слово рапорта. — Я к делу политически подхожу. Могучий океанский флот нам нужен? Факт! Кадры нужны? — Калядин любил говорить немного по-книжному, и. выходило у него очень убедительно,