Роланд Хантфорд - Покорение Южного полюса. Гонка лидеров

В Лондоне лейтенант военно-морского флота Барри Домвилль [115], услышав новости, прокомментировал их так: «Мне никогда не нравились эти экспедиции с участием офицеров флота, и, хотя, конечно, мне жаль Скотта, чрезмерно переживать по этому поводу я не могу».

Более типична такая запись в дневнике одной школьницы из Бристоля:

Вторник 11 фев. 1913 – страшный день. Никогда не забуду этот печальнейший день для тех женщин, которые узнали, что после титанических усилий капитана Скотта и его четырех храбрых товарищей достичь Ю. полюса (и тем самым дать повод Британии для гордости) пять человеческих душ стали жертвами Антарктики – этих людей ждали дома жены и дети, и последней волей капитана Скотта было, чтобы о них позаботились на родине. Да будет так.

Кэтлин Скотт, которая в это время плыла в Новую Зеландию, чтобы встретить мужа, быстро поняла суть дела: «Они бы выбрались, если бы не поражение, – написала она адмиралу Эгертону, патрону Скотта в Адмиралтействе, – поэтому я очень рада, что они не выбрались».

Действительно, если бы Скотту удалось спастись, он навсегда остался бы в истории вторым, то есть никем. Кроме того, велики были шансы, что при этом вскроются все факты плохой организации, начнется разбирательство – и несостоявшийся герой с большой долей вероятности будет дискредитирован и умрет в безвестности. Точно подметил это и Хью Роберт Милл в своем ответе на просьбу написать статью в апрельский номер «Географического– журнала» за 1912 год после того, как «Терра Нова» принес подтверждение о неудаче Скотта, которого пока считали живым:

Я бы с радостью написал… о результатах Скотта, но… их нет… Он держался так близко к маршруту Шеклтона, что не мог обнаружить ничего нового там, где уже побывал Шеклтон…

Даже если Скотт дойдет до полюса, он… не достигнет ничего, кроме того, что приведет свою партию обратно живой.

Итак, все сложилось как нельзя лучше. Перефразируя высказывание Шеклтона, Кэтлин и ее соотечественники предпочитали мертвого льва живому ослу. По словам журналиста того времени Ханнена Сваффера, в британской истории «не было ничего столь же драматического, за исключением смерти Нельсона в час победы». Адмиралтейство объявило, что считает Скотта и его товарищей «погибшими на поле боя». В качестве беспрецедентного жеста Кэтлин даровали титул леди Скотт, как будто ее муж при жизни был произведен в рыцарское достоинство. Лорд-мэр Лондона создал фонд для помощи родственникам погибших полярников, и британская публика отреагировала на это со своей обычной в случаях национальных бедствий горячностью. В лондонском соборе Святого Петра провели поминальную службу – и все ради одной из самых неэффективных полярных экспедиций во главе с одним из худших полярных исследователей.

Страну разбудило обращение Скотта к публике:

Наше крушение, конечно, вызвано внезапным наступлением плохой погоды… Я не думаю, что человеческие существа когда-нибудь еще переживали такой месяц, который пришлось вынести нам… Я не сожалею об этом путешествии, ведь оно показало, что англичане могут преодолевать трудности, помогать друг другу – и встретить смерть с беспредельной стойкостью, как и встарь.

Амундсен подошел к покорению полюса как к чему-то среднему между искусством и спортом. Скотт превратил полярные исследования в героическое дело ради самого героизма. Госпожа Оутс, переживая по поводу самоубийства сына – если называть вещи своими именами, – возможно, зашла слишком далеко, когда назвала Скотта «убийцей», но совершенно очевидно, что он был в ответе за смерть своих спутников.

Для широкой публики придумали историю, будто Оутс пожертвовал собой ради своих товарищей, хотя между строк дневника Скотта прослеживается настоящая трагедия:

Титус Оутс [написал Скотт 11 марта] очень близок к концу… Мы обсуждали этот вопрос… он храбрый парень и понимает ситуацию, но практически просит совета. Ему ничего не могло быть сказано, лишь предложено идти дальше – сколько сможет.

Но все свидетельства о том, что бедный Оутс сам покончил с собой после того, как боль стала непереносимой – особенно письмо Уилсона к госпоже Оутс, – были скрыты. Трагедию пришлось позолотить, выдумав героический поступок, иначе ответственность возложили бы на Скотта – а это не пошло бы ему на пользу.

Нигде в записях полярной партии Оутс явно не говорит, что расстается с жизнью из героического самопожертвования. Эта сказка основана на намеках в дневнике Скотта.

Близкие Оутса вели себя очень сдержанно. Госпожа Оутс так и не смогла простить Скотта. Она вела себя как мать жертвы, а не героя. Она отказалась от приглашения в Букингемский дворец, чтобы принять посмертно присвоенную ее сыну «Полярную медаль». В стремлении узнать правду она расспрашивала вернувшихся членов экспедиции обо всех деталях. Она собрала подробные доказательства неуравновешенного поведения Скотта. Она записала слова Мирса, сказанные ей: «Всегда было много проблем и несчастий… и хуже всего то, что категорически запрещалось выйти из строя». И Аткинсон, и Эванс заявили в один голос: ее сын сожалел о том, что присоединился к экспедиции. Еще больше усугубило положение то, что ей написал подполковник Фрайер, старый командир ее сына, никогда не доверявший Скотту из-за слухов о его характере. Он рассказал, что пытался отговорить Оутса от участия в этой экспедиции так, «будто он был моим младшим братом». Разобравшись в этом деле для того, чтобы узнать горькую правду, госпожа Оутс тем не менее публично согласилась с трактовкой поведения своего сына в рамках официально принятой легенды. А «Тедди» Эванс написал ей слишком знакомые слова: «Нельзя рассматривать факты отдельно друг от друга, если это отражается на организации в целом».

В соборах Англии продолжались печальные памятные службы. Одна из типичных проповедей, прочитанная в церкви на территории доков военно-морского флота в Девонпорте, восхваляла Оутса и его товарищей за «напоминание всем нам… о славном самопожертвовании, о благословенном поражении». Со всех сторон звучало обильное пустословие на тему способности «вырвать победу из клыков смерти». Оутс был совершенно другим человеком, слишком прямым и рациональным. В его поступке было что-то очень символическое: аристократ, ищущий смерти, потому что ему нигде нет больше места; оставался только один выход.

Эта проповедь больше подходила для Скотта. Его поступки и особенно его литературный стиль в полной мере отвечали духу соотечественников. Он олицетворял славное поражение, которое к этому моменту стало британским идеалом. Такой герой идеально соответствовал нации, находившейся в упадке.