Приключения 1969

Но и после этого дня, по существу, ничего не изменилось. Изредка она являлась на свидания с Леной, ворковала о новинках румынской моды, а затем, как бы вскользь, сообщала о военных эшелонах и транспортах, которые видела на товарной станции. Однако ее сведения были поверхностными и устаревшими.

Как-то, прождав Валю больше часа на декабрьском холоде в условленном месте, Лена решила пренебречь всеми правилами конспирации и пошла к ней домой посмотреть, что же ее задержало.

Лена вошла в квартиру не постучав, и из прихожей в приоткрытую дверь увидела, что Валя перед зеркалом заканчивает высокую прическу.

— Домнишуара, мы опаздываем! — торопил ее нетерпеливый мужской голос.

Лена успела заметить румынского офицера в шинели, который курил сигарету, и стремительно побежала вниз по лестнице. Наверху хлопнула дверь, женский взволнованный голос что-то крикнул ей вслед. Затем все стихло.

Когда она вернулась домой, Надя стала отпаивать ее горячим чаем. Но дело было не только в морозе. Лена так разволновалась, что ее била нервная дрожь.

— Как ты смела так рисковать, Ленка! — ужасалась Надя. — Ведь она могла тебя предать.

Надя тоже прожила трудный день. Она недавно возвратилась с принудительных работ — на окраине Одессы вместе с другими женщинами рыла окопы.

Дневной сеанс со штабом она уже провела, передала сообщение о том, что пятнадцатую дивизию, прибывшую из Греции, самолетами перебрасывают в район Херсона. Через три-четыре дня некоторые входящие в нее части будут отправлены в сторону Николаева по железной дороге.

Эти сведения рано утром принес Миша. Почти весь вчерашний вечер он провел у вокзала, ища встреч с немцами и румынами. Выбрав в толпе очередной источник информации, он подходил к солдату, по всем признакам недавно прибывшему, и спрашивал его по-немецки, не из двадцать ли восьмой он пехотной дивизии и не знает ли фельдфебеля Ганса Шрамма. Ни номер дивизии, ни фамилия, конечно, не имели никакого значения, он называл их наугад. Если же солдат был румыном, то имя разыскиваемого фельдфебеля менялось на Мику или Ионеску. Услышав, что к нему обращается немец, судя по произношению — из колонистов, солдат отвечал, что он, к сожалению, не из двадцать восьмой дивизии и о фельдфебеле Шрамме, естественно, ничего сказать не может. В дальнейшем разговор, как обычно, шел о красотах Одессы и о девочках, которых можно встретить на Приморском бульваре. Затем в непринужденной беседе Миша обычно уточнял, откуда прибыла тридцать пятая дивизия и куда она направляется. Бывало, конечно, и так, что какой-нибудь грубиян посылал его ко всем чертям, но ведь в каждом деле могут быть издержки.

— Ты знаешь, что делается в городе? — спросила Надя, когда, наконец, Лена немного отогрелась. — Иду я сегодня по Дерибасовской, вдруг неподалеку от «Черной кошки» стрельба! Я — в подворотню!.. Неужели облава, думаю? Бегут румыны, за ними немцы, все с револьверами в руках — и палят!..

— В кого? — нетерпеливо спросила Лена.

— В том-то и дело, что друг в друга! Перессорились из-за чего-то...

Лена прилегла на кровать и накрылась пальто. Рядом прикорнула и Надя.

— Эх, дорогой мой человек, трудно нам с тобой приходится! — вздохнула Лена. — Хорошо, что хоть Миша нам теперь помогает...

Надя уткнула лицо в подушку, одним глазом в упор смотрела на нее.

— А он тебя любит, — вдруг сказала она.

Лена приподняла голову с подушки.

— С чего ты взяла?

— Догадалась.

В комнате наступило молчание. Надя еще глубже уткнулась в подушку и как будто уснула. А Лене не спалось. В голову лезли мысли, нестройные, клочковатые. Вспомнилось недавнее, но словно оставшееся где-то за высокими горами детство, заботливая мать, ласковый отец, а потом он, самый близкий и любимый человек, погибший в начале войны. И детский сад. Круглые ребячьи головки. Подумать только, она была воспитательницей!..

Вдруг Надя поднялась и села, тараща сонные глаза.

— Сколько времени?

— Без четверти пять.

Надя облегченно перевела дыхание.

— Чуть не проспала! Что будем передавать?

— Во-первых, передай, что на исходе батареи, а во-вторых, что на Крымскую пристань к дальнобойным орудиям подвозят снаряды...

Пока Надя возилась, налаживая рацию, Лена смотрела на нее и думала о том, какие они с Надей разные. Как будто всегда рядом, а в то же время далеки друг от друга. Все для нее проще, обо всем есть у нее собственное безапелляционное суждение. Вон как она легонечко залезла в Ленину жизнь и все расставила по своим местам. И Миша ей уже вполне ясен, и подлинные причины его поступков не вызывают у нее ни малейшего сомнения...

Как удивительно меняется лицо Нади, когда она остается наедине со своей рацией! Грубоватость словно сходит с него, оно становится более одухотворенным, взгляд более глубоким. И все, что окружает Надю, как будто перестает для нее существовать. Она погружается в иную жизнь, где все для нее полно своего смысла и где каждый звук раскрывает ей свое подлинное значение. Даже ее рука, сильная, почти мужская рука, становится эластичней, женственней, когда пальцы сжимают телеграфный ключ...

Тихий, дробный перестук.

— Черт побери! — неожиданно выругалась Надя.

— Что случилось?

— Там радиста поменяли! Какого-то пижона посадили... Тире срывает...

Это уже та область деятельности Нади, где Лена никаких советов ей дать не может.

— Сколько же ты будешь мурыжить меня в эфире, осел этакий! Да перестань ты стучать!.. — Она кричит на неведомого радиста так, словно он сидит с ней рядом и слышит ее.

Очевидно, радист, наконец, угомонился, Надя улыбнулась, щелкнула переключателем, и комната снова наполнилась дробным стуком.

— Первую передала, теперь вторую... Какого же обормота там посадили! Даже «квитанцию» как следует дать не может... Перехожу на прием!..

Раздался условный стук в дверь, и в комнату вошел Миша. Он был весь взъерошен, кашне сбилось на сторону, шапка сдвинута на левое ухо. Не раздеваясь, он стремительно сел на стул и посмотрел на Лену блестящими от возбуждения глазами. Лена поняла: принес какие-то важные сообщения.

— Девочки! — глотнув воздух, наконец, проговорил он. — Только что в порт вошел немецкий транспорт «Лаудон» — грузит немецких солдат и оружие. На рассвете с караваном выйдет в сторону Севастополя... Но это еще не все, — он перевел дыхание. — На товарную станцию прибыл секретный эшелон. Все вагоны тщательно закрыты, а вокруг оцепление. Нужно действовать!

Надя озадаченно взглянула на часы.

— Я могу теперь выйти в эфир только после двенадцати ночи.

— Вот и хорошо, — прикинула Лена, — сообщение о караване в штабе получат вовремя.

— Что же будем делать с эшелоном? — спросил Миша.