Приключения-77

Жаров встретил меня у калитки. Промокший, озабоченный и виноватый. С полей его шляпы капала Вода.

— Про какого человека вы говорили? — подал я ему руку, совершенно забыв, что мы уже виделись.

— Лежал в сундуке...

Два трупа в один день — многовато для нашего города.

— Понимаете, в сундуке, как мумия. Старик. — Мы поскорее забрались на крыльцо под навес. — Словно привидение. Ну и перепугал же он нас. Покойника так не испугаешься...

Я приостановился.

— Живой, что ли?

— Живой, Захар Петрович. В этом все и дело. И никаких документов о нем не нашли.

— Ничего не понимаю.

— Я сам, товарищ прокурор, ничего понять не могу. Молчит или плачет, плачет или молчит...

Митенкова лежала на деревянной кровати. В комнате пахло камфарой и еще чем-то неприятным. Хлопотали два санитара в мокрых от дождя халатах.

— Сюда мы ее уже потом перенесли, — пояснил следователь, указывая на покойницу. — Пытались откачать. А яд выпила она в чуланчике.

Я молча кивнул. Жаров был подавлен. В комнате горела лампочка. Но от ее жидкого желтого света было еще тягостней.

В глаза бросился большой деревянный сундук с откинутой крышкой. Я заглянул внутрь. Постель. Помятая простыня. Пикейное одеяло, сбитое в уголке. По стенке проделан ряд отверстий.

— Где этот самый? — спросил я у Жарова.

— В соседней комнате.

— А труп можно увезти?

— Если протокол осмотра места происшествия готов, пусть увозят.

Мы прошли в другую комнату. Она была поменьше.

— Здравствуйте, Захар Петрович, — приветствовала меня судмедэксперт Хлюстова и растерянно произнесла: — Нужен психиатр. Бьюсь уже полчаса...

На стуле сидел сгорбленный старик. Лет семидесяти. Лысый череп с морщинистым лбом. Лицо тоже все в морщинах и складках, желтого, пергаментного цвета, словно спущенный детский шарик. Провалившийся беззубый рот. Мутные бесцветные глаза, слезящиеся и печальные.

На старике была ночная полотняная рубашка с завязочками вместо пуговиц и кальсоны.

— Скажите, как вас зовут? — видимо, в сотый раз спрашивала врач. — Ну, не бойтесь...

Лицо неизвестного не изменилось. Только из уголка глаза выкатилась слеза и остановилась на середине щеки. Судмедэксперт, обернувшись ко мне, беспомощно развела руками. Мы вышли в комнату, где стоял сундук, оставив старика под присмотром милиционера. Санитары уже вынесли покойницу.

— Захар Петрович, тут нужен психиатр, — повторила Хлюстова.

— Вызвали Межерицкого? — спросил я следователя.

— Так точно.

— А теперь расскажите по порядку.

— Ну, приехали мы с Митенковой. Позвали понятых. Смотрю, начинает нервничать. «Я, — говорит, — все сама покажу. Тут, в кладовке». И направляется к двери. Я попросил Митенкову пропустить нас вперед. Она пропустила. Подошли мы к кладовочке... Пройдемте, Захар Петрович.

Из сеней в чулан вела низкая темная дверца. Жаров щелкнул выключателем. Небольшая глухая комнатка была заставлена банками с солениями, маринадами, огородным инвентарем и другой хозяйской утварью.

— Видите, здесь двум людям не поместиться, — как бы оправдывался следователь. — Она говорит: «Сейчас». Я вот здесь стоял, где вы, почти рядом. Она вошла, стала шарить на полках... Кто бы мог подумать?

— Мог бы, — сказал я, не удержавшись.

Жаров вздохнул.

— Да, ошибка, товарищ прокурор. Моя ошибка... — Он замолчал.

— Дальше.

— Она успела отхлебнуть из бутылочки.

— Где бутылка?

— Отправили на анализ. Сразу. Я повернулся к судмедэксперту.

— Мне кажется, тиофос, — как бы продолжила рассказ Хлюстова. — Очень сильный яд. От вредителей. Им многие пользуются на своих участках... А он правильно действовал, — кивнула она на Жарова. — Попытался прочистить желудок. Но в общем — бесполезная штука. Митенкова скончалась почти мгновенно. Я, конечно, ввела камфару, массаж сердца, искусственное дыхание.

— Да, — перебил следователь, — перед смертью Митенкова успела сказать: «Он не виноват. Я сама...»

— Вы занесли это в протокол?

— А как же, — обиделся Жаров.

Я подумал, что, может быть, зря так цепляюсь к нему. Тут мог проворонить и более опытный следователь.

— Продолжайте, — попросил я.

— Когда товарищ Хлюстова констатировала смерть Митенковой, что нам оставалось делать? Не сидеть же сложа руки? Продолжили обыск. Дошли, значит, до сундука. Открываю его и, поверите, аж отскочил в сторону. Лежит человек и смотрит на меня. Как с того света... Домовой какой-то.

С легкой руки Жарова старика, прятавшегося в сундуке, мы между собой стали называть Домовым.

— И что он?

— Да ничего. Смотрит— и все. Как ни пытались хоть слово из него вытянуть, молчит.

— Как вы думаете, — обратился я к судмедэксперту, — в чем дело?

— Возможно, шок. От испуга. Явно что-то с психикой. Борис Матвеевич приедет, сразу разберется.

Межерицкий был главным врачом психоневрологического диспансера, расположенного в поселке Литвинове километрах в двадцати от Зорянска.

— Увы, я бессильна, — развела руками Хлюстова.

— Понимаю, — кивнул я. — Так что можете ехать.

— Все-таки врач, — сказала она. — Дождусь Бориса Матвеевича. На всякий случай...

— Товарищ прокурор, — сказал Жаров, — я посылал на работу за соседом. Можно пригласить?

— Конечно.

Клепиков, хозяин другой половины дома, был напуган происходящим.

— Этого человека не видел отродясь и никогда о нем не слышал, — сказал он по поводу Домового. — А живу в этом доме скоро как седьмой год.

— Как он вам достался: купили или по наследству? — спросил я.

— Купил. Документы у меня имеются. Могу принесть.

— Потом, если понадобится... Вы часто заходили на половину Митенковой?

— Чтобы не соврать, раза два, может быть, заглянул. Но соседке это не понравилось.

— Давно это было? — поинтересовался я.

— Давно. Мы только въехали. Дай, думаю, поближе познакомлюсь. Жить-то ведь рядышком, через стенку. Хоть и предупреждал бывший хозяин, что Валерия Кирилловна ни с кем с нашей улицы не знается. И вправду. Дальше сеней не пустила. Я, впрочем, не обиделся.

— У вас слышно, что творится на этой половине?

— Не скажу. Поставили дом добро. Кирпич. Конечно, когда она ночью ходила по комнатам, немного слышно. Ночью вокруг тихо, — поправился Клепиков. — Мы все с женой дивились: как это человек себя не бережет? Днем на работе, а ночью даже в собственном доме отдыха не знает. Разве можно так жить? И ведь одна. Не скрою, удивлялись, когда же спит Валерия Кирилловна...

— А разговоров, других звуков не слышали? — снова спросил я.

— Такого не было, — признался сосед Митенковой. — Даже ни радио, ни телевизора. В этом смысле — отдыхай в любое время, не обеспокоят.

Скоро мы Клепикова отпустили.

— Что вы скажете, Константин Сергеевич? — спросил я.