Приключения-74

Солнце, яркое и не по-апрельски горячее, уже припекало добрым жаром их лица и шеи. В окне двухэтажного здания с надписью «Управа» тускло плавились стекла. У лавки Жарова стояли несколько хорошо одетых штатских мужчин и женщин, среди них жена директора маслозавода в мехах — не по сезону — и высокой шляпе. Немцы обрубили центр площади плотным серым прямоугольником солдат в глубоких касках — эсэсовская охранная рота. Перед самой толпой разъезжали на лошадях несколько полицаев, разномастно одетых, с нарукавными повязками. Карабины поперек седел.

Внутри прямоугольника немецких шеренг стояли два сооружения: помост с десятком виселиц, и рядом какие-то подмостки.

Раздался барабанный бой. Площадь зашевелилась.

— Везут!

— Ведут родимых!

— Вася! Сынок! Ты уж крепись!

— Гляньте! Да они в одном исподнем!

— Изверги!

— Гады! Одёжу сорвали!

— О-осади! — закричали полицаи, наезжая лошадями на толпу. Площадь притихла.

Барабанный бой смолк. По ступеням провели, почти проволокли избитых, окровавленных людей. На подмостки тоже поднималось несколько человек. Толпа примолкла, рассматривая тех и других. Партизаны покачивались, стоя под свисающими петлями. Лица их были черны, кальсоны и рубахи в дырах, глаз почти не видно под набухшими веками. На подмостках, расставленные суетливым штатским в котелке, переминались десятка два людей. Впереди стояли девочки и ребята в деревенских кацавейках, в ватничках и кожушках, за ними женщины, тоже одетые по-деревенски, отводящие глаза от толпы, и над ними торчали головы мужчин. Те стояли прямо, глядели перед собой.

— Гля, — сказали рядом с Полиной, — да вон тот здоровый — это не Леха Шибаев? Директор мельницы? А?

Спрашивающему тотчас ответили.

— Он.

— Он самый и есть!

— Да в партизанах же был?

— Вот и приволокли!

— А что же не под петлей?

— Во втору очередь!

— Гады. Смываются над народом!

— Помалкивай, Михайло, помалкивай!

— Дак глянь, и Нинка ж там Шибаева, да и детки! Эт што ж всех вешать будут?

Со скрипом открылась дверь на балконе управы, и вышли несколько человек. Толпа заволновалась.

— Шренк!

— Савостин!

— Весь навоз разом!

— Кто сказал?

— А што я сказал-то? Ничего и не говорил!

— Гляди у меня, посконное рыло! А то до комендатуры недалеко! — нагнулся с лошади полицай.

Полина вбирала в себя все эти говорки, перемолвки. Народ не смирился и не ослаб, он ненавидит «новый порядок». Людей попытались запугать, завязать им рот наглухо, чтоб только мычали, как скотина, а они противятся, протестуют.

Полицай на балконе после небольшой толкучки стали по чинам. В середине высокая худая фигура фон Шренка в армейской фуражке, в мундире, на котором у шеи сверкал черный с белой каймой крест. Бледное длинноносое лицо Шренка, как всегда, надменно-насмешливо. Рядом с ним тучный багровый мужчина в шапке — бургомистр Савостин, с другой стороны от Шренка — приземистый военный в немецком мундире и папахе, начальник полиции Куренцов. Несколько офицеров, переговариваясь, стояли в дверях, не выходя на балкон.

Офицер на серой лошади подъехал к балкону, задрав голову, отрапортовал. Шренк кивнул. Тучный человек рядом с ним вытащил бумажку из кармана, снял шапку.

— Господа жители! По поручению гебитскомиссара и военного коменданта нашего округа господина полковника фон Шренка, — бургомистр поклонился, Шренк козырнул, — объявляю вам. Вот перед вами бандиты, пойманные с оружием в руках. — Голос бургомистра, до этого сиплый и неуверенный, теперь обрел басовую господскую ноту. — Они грабили крестьян в деревнях, отбирали продукты и скот, выданный германской администрацией после разгона большевистских колхозов. Они нападали на солдат германской армии, освободившей нас от большевистских насильников, совершали страшные злодейства, и теперь должны быть покараны.

— Погоди, ворона, — крикнули в толпе, — как бы не подавился!

Полицаи, хлестнув коней, кинулись в толпу. Заплакали дети, закричали женщины. Проволокли двух упирающихся мужчин.

— Господа жители! — крикнул, багровея, бургомистр. — Ко всем, кто пытается с оружием в руках вернуть нам власть евреев и комиссаров, германская империя будет беспощадной. — Бургомистр читал по бумажке, но читал с большим выражением. — Однако с теми, кто заблуждался и сам вышел из леса, с теми, кто сдал оружие и согласился сотрудничать с «новым порядком», немецкие власти поступают гуманно. Вон там стоят те, — бургомистр ткнул пальцем в сторону подмостков, — кто после заявления гебитскомиссара добровольно вышел с повинной и сдал оружие. Шибаев Алексей. — Все головы оборотились к мосткам, где безмолвно смотрел перед собой могучий мужик со светлой густой шевелюрой.

— Сволочь! — взметнулся чей-то крик. Заработали нагайки полицаев.

— Шкура!

— Он вышел из леса, потому что хотел спасти свою семью и потому что не хотел больше бандитствовать, обирая мирных жителей. Рядом с ним стоит Кобзев Митрофан из села Большое Лотохино. Рядом с ними Гаркуша Семен и Воронов Павел. Всем им в знак прощения и доверия германская администрация выдает в дар по корове и обещает в дальнейшем обеспечить достойным административным постом.

Шренк махнул рукой: из переулка полицаи потянули четырех крупных холмогорских пеструшек. Толпа волновалась, но молчала. По приказу человека в котелке четверо мужчин валко полезли с помоста, втянув голову в плечи, пожимали руку заместителю бургомистра, который передавал коров. Потом, разобрав поводки, остались вместе с полицаями у выхода в проулок. Женщины и дети по-прежнему стояли на мостках.

— С теми же, кто пытается бороться с «новым порядком», будет поступлено по всей строгости закона! — прокричал бургомистр.

Шренк опять махнул рукой, и солдаты стали надевать петли на шеи партизан. Один из пленных охнул, другой, рванувшись вперед, крикнул: «Люди, отомстите!..»

Петли вздернулись одновременно. Целый взвод полицаев орудовал у воротов и блоков. Почти одновременно тела вскинулись, дернулись, заплясали и вдруг обмякли. Заголосили женщины, подавленно стали выбираться из толпы мужчины. Тетя Нюша, подхватив за талию, почти волокла на себе полубесчувственную Полину.

— Ахтунг! — крикнул офицер с коня.

Толпа, двинувшаяся уже расходиться, замерла. Высокая фигура фон Шренка наклонилась над перилами балкона.

— Слюшат зюда, русски житель! — он всматривался в лица. — Бандит Реткин разбит на голёва. Ви видель, что осталёсь. Все висит, кто не сдалёзь. Помните об это, русски житель. — Он повернул голову к офицеру и отдал приказ. Офицер с площади скомандовал, и четыре шеренги солдат, поводя автоматами, двинулись на толпу. Народ потек с площади.