Приключения-85

И мы выходим куда-нибудь, Цеппелин все говорит, а я все соглашаюсь. И думаю: не слишком ли часто я с ним соглашаюсь?

А в проходном дворе он останавливается, придвигается вплотную и объясняет:

— Дружок! Видишь ли, дружок... Джоплин это не он. Это она. И не бас у нее, как ты уже понял. А Леннон никогда на флейте не играл. Понимаешь, дружок?

Нечто в этом роде я и предполагал. Гатаевский урок, как я и предполагал, пошел Цеппелину впрок. И он меня на своеобразном «Пер Гюнте» уловил. Это значит, что надо повышать свою эрудицию даже в таких дебрях, которые тебя не волнуют. Но главное — что я его, Цеппелина, вытащил из парка и что мы сейчас одни, без его свиты. Что и требовалось... И повышать эрудицию я буду потом, а пока Цеппелин говорит:

— Худо, дружок. Понимаешь, нет?.. Так что ты иди откуда пришел, если не хочешь приключений на одно место... Нет, пакетик с диском ты, дружок, оставь. Зачем он тебе, дружок? Ты же не волокешь... — И он пытается вырвать у меня пластиковую сумку с пластинкой.

Я, естественно, возражаю. Тогда он говорит: «Ах ты, сука!», подпрыгивает, целясь каблуком в лицо. Мода на каратэ, и каждый хоть что-то умеет. Но умеет Цеппелин не много. Пусть он Хай-файщика так пугает, конкурента своего. А я ловлю ступню в захват и проворачиваю. Цеппелин шумно падает. Выпрямляюсь и тут же получаю по копчику носком туфли. Боль невозможная! И еще носом в асфальт утыкаюсь. Это только в моей «детективной мешанине»: гулко застучали шаги в подворотне. В вельветах бегают, в кроссовках. Шпана!

Шпана окружает меня кольцом, и пока кулаки тарабанят мне по спине, соображаю: раз — нога, два — нога. Отлично! Коленом — оп! Есть прорыв. Перескакиваю через скрючившуюся шпану, прыгаю к стене. Думаю, что так жить еще можно, но... Со шпаной-то я справлюсь, а вот если Сашкин конверт с пластинкой помнут, то он мне точно голову оторвет. И отвлекаюсь. Сумку пластиковую поаккуратней поставить. Тут меня по плечу — хр-р-рясь! Мысль еще юркает: не железный ли прут? И потом мне становится темно.

Когда становится светло, то становится плохо. Во рту — будто наглотался оловянных солдатиков. Хочу рукой пошевелить, но она не хочет. Так! Уронили Мишку на пол, оторвали Мишке лапу... А как у меня дела с этими?.. Очки даже украшают. Вообще второй после шляпы признак интеллигентности. И только вот так, шаря по асфальту, начинаешь чувствовать себя инвалидом... Поймал за дужку. И подношу к глазам поближе — стекла целы? Картежник так карты себе открывает, когда перебора боится. М-мда. Перебор налицо.

Тут я отмечаю, что Цеппелин все так же лежит, но зато еще кто-то идет. Прямо на меня. Я думаю: ладно, сволочь, я с тобой и одной левой и без очков справлюсь!

А «сволочь» вдруг говорит голосом Сашки:

— Точка, точка, запятая, минус — рожица кривая. Ручки, ножки, огуречик... Все у тебя на месте, вставай! Рожица кривая! Конверт помял, все-таки!

Я расплываюсь и думаю, что надо же — ведь всего месяц как познакомились, а уже прикипели друг к другу. Но сердито спрашиваю, что это за фокусы. Он мне начинает молоть чепуху про: как лежал он на диване, читал какую-то макулатурную книжку, как там один шевалье на дело идет, а товарища своего дома оставляет, как тот, само собой, не сидит дома, а идет следом, как потом такое начинается, что без товарища этому самому шевалье точно бы каюк пришел. Он городит мне все это и массирует плечо. Утешает, что «трофею» моему еще хуже — лежит себе.

«Трофей», то бишь Цеппелин, перестает нюхать асфальт, встает на четвереньки и трясет головой, начинает ориентироваться во внешнем мире. И спрашивает:

— Легавые?

— Проницательный! — радуется Сашка, дуя на ободранные костяшки пальцев...

— Закурить дадите? — спрашивает Цеппелин. Девушки его любить не будут. Точно! Во всяком случае, с недельку. Теперь у него «лицо в клеточку». Здорово по асфальту проехался.

— Мы как-то не употребляем, — говорю.

— На допросе в кино всегда предлагают курить.

— Так то в кино, и то на допросе! — Я ловлю у себя интонации Куртова при его разговорах со мной... — А вы не в кино. И не на допросе. Просто... пригласили для дружеской беседы.

— В этот допр!

— Это райотдел внутренних дел, — мягко поправляю его и «стреляю» сигарету у дежурного для Цеппелина.

— Бедно живете, — говорит Цеппелин. — Что, с фильтром не нашлось? У меня от «Шипки» изжога... А это кто? Я его знаю, видел как-то.

— Это свидетель, — объясняю.

Сашка делает кольцо большим и указательным пальцем. Мол, да — свидетель, и еще какой!

А я думаю, что про изжогу от «Шипки» Цеппелин мог ввернуть не просто так. Или это снова моя «мешанина»? Слишком сложно. У него сейчас голова скорее всего занята тем, как выбраться из сегодняшней ситуации.

— Так расскажите нам, дорогой товарищ, как вы определили, что мы с вами разного поля ягоды.

— Сумка хипповая, «диск» свежий, а сам — в костюмчике гэдээровском за полста. Явная лажа! — охотно объясняет Цеппелин. Как же ему не показать, что он мудр, а кругом недоумки какие-то. Еще он зевает. И говорит:

— Слушайте, мне в одиннадцать нужно быть в одном месте.

— Ничего не получится, — вздыхаю я. — В одиннадцать вы будете в другом месте.

— Не имеете права! Это незаконно!

— Законно, законно, — успокаиваю я его... и себя. — Групповое избиение, злостное хулиганство. Еще как законно!

— И фарцовка! — совершенно некстати встревает свидетель Панкратов Александр.

— Я вам не Хай-файщик! — оскорбляется Цеппелин. — Нечего на пушку брать. Не было фарцовки! Вот скорее товарищ милиционер по сто пятьдесят четвертой проходит. Я и не продавал ничего, а он как раз продавал. Тут я и решил пощупать, что за нехороший гражданин такой. Прощупаю, решил, и сдам в милицию!

Куражится!..

— Ничего себе «щупки», — восхищаюсь я, потирая плечо. — И часто в тебе гражданская бдительность просыпается?

— Не поверите, товарищ милиционер! Первый раз! — продолжает куражиться.

— Не поверю, — соглашаюсь я. — Как минимум, второй. Нет?

— Нет.

— А журналист? Полгода назад?

— Фельетон читали?

— И фельетон.

— Там же все написано. Мило поговорили. О современных ритмах, о классике. Тепло распрощались... Там же так и написано...

Да-а... Вот такой пошел фарцовщик — неглупый, ироничный. А что? Гатаев ни заявления, ни звонка к нам не сделал. При мордобое лишних свидетелей не было. Только непосредственные участники. Все правильно...

— А потом?

— Что потом?

— Где ты был в ночь на двадцать седьмое августа? От полуночи до трех?

Тут подумал я, что кажется — пустой номер. И про изжогу от «Шипки» я перемудрил — на самом деле моя «мешанина». Потому, что Цеппелин был бы готов к ответу. А он не готов. Искренне задумался. Потом сказал:

— Спал я, кажется... — И хмыкнул: — А с кем — не скажу! Куда-то не туда вас понесло, товарищ милиционер. Извините, не знаю звания-отчества.