Приключения-84

По правой стороне переулка домов не было. Когда-то тут работал железоделательный заводик, в войну его разрушили, и остался лишь длинный кирпичный забор. По левой же стороне ровно и плотно шли дома.

Дом, в который мы заявились, стоял последним в ряду. И это почему-то добавило делу какой-то наивной таинственности.

Итак, в цеховой лаборатории между пятью и шестью часами утра, если верить эксперту, отравилась девятнадцатилетняя Люба Сличко. А здесь, в комнате за кухней, в своей постели мертвой лежала Павлина Назаровна Осмачко, тетка той девушки, родная сестра ее покойной матери.

— Я пришла с ночного дежурства, — безучастно повторяла прокурору свой рассказ старшая племянница покойной. — Заглянула в ее комнату, а она... с подушкой на голове... Ее задушили. Кто, зачем?

Она много раз шепотом повторяла это слово: «Зачем, зачем, зачем?..» Повторяла, когда прокурор уже и не спрашивал ее ни о чем. Спустя какой-то час после того, как она обнаружила в своем доме убитую тетку, молодая женщина узнала о самоубийстве младшей сестры. Что ж удивительного в ее гипнотическом состоянии? Странно еще, что она вообще способна отвечать на вопросы.

Эта старшая племянница, Софья, работала в гинекологическом отделении нашей больницы. Я сразу узнал ее, но вот фамилию вспомнил не сразу. Софья, Софья... да, Осмачко же. А Люба была Сличко. Но прокурор говорит, что они сестры родные, значит, у старшей фамилия матери, а у младшей, выходит, — отца. Я действительно никогда не слышал, как и сказал Привалову, фамилии Сличко. Но почему его это так интересовало, и при чем тут вообще я?

За всеми подобными размышлениями я не обратил внимания на приезд медицинского эксперта, а он, оказывается, уже присоединился к Привалову.

Осмотрев комнату за кухней, прокурор прошел в другую комнату и, словно отпрянув, шагнул назад. Комната сверкала чистотой, и лишь несколько аккуратных следов, оставленных на полу сотрудником угрозыска, побывавшим здесь до нас, как бы от имени хозяйки укоряли. Но и настораживали.

— Нет, ее не убивали, — заключил эксперт, осмотрев покойную хозяйку дома. — Она умерла своей смертью. Сердечная недостаточность, это точно. А подушка? Она ни при чем. Ищите, думайте, — добавил он, обратившись почему-то ко мне. Вероятно, потому, что постеснялся бы давать такой совет Привалову.

— Экспертиза покажет: убивали или нет, — буркнул прокурор. Вдруг и он тоже повернулся ко мне, совершенно тут неуместному человеку. — Все это к вам отношения не имеет. Но то, что увидите дальше, — имеет. Не все сразу, потом узнаете — спешить уже некуда.

Эксперт между тем установил, что смерть хозяйки дома наступила поздним вечером, вероятно, около одиннадцати часов. «Двадцати трех», — конечно, сказал он.

— Кто еще живет в этом доме? — спросил Привалов.

— Сейчас никто, — быстро ответила Софья. — Я... то есть. Сейчас я.

— Кто жил до прошедшей ночи? — Голос Привалова звучал резко, недружелюбно. Меня не так поразил вопрос прокурора, как та определенность, с какой он требовал от нее ответа.

— Мы... Тетя Паша... мы так ее звали... она воспитала нас. Мама умерла еще в сорок шестом. И Любочка жила, — сквозь слезы добавила Софья. А мне вдруг пришла в голову мысль: знала ли старшая сестра о беременности младшей, к кому могла Люба обратиться, как не к сестре, работавшей в гинекологии?

— Еще кто? — не обращая внимания на ее слезы, безжалостно настаивал прокурор.

— Еще Верка. — Софья успокоилась быстро. — Вера жила. Сестра. Она позавчера ушла из дома. Пришел парень, с которым она... ну, живет... и забрал ее вещи. Тетя Паша сама ему помогала собирать.

— Что за парень? — спросил Привалов.

— Гришка Малыха. Он в порту работает. В бараке там живет. В общежитии. Летом плавает, а сейчас... не знаю, что делает.

— Кто еще?

— Надька, — испуганно взглянув на прокурора, она опять поправила себя: — Надя. Тоже сестра. Нас четверо. Было четверо, — уточнила она, снова вспомнив о Любе, но на этот раз удержалась от слез. — Надя тоже ушла. Тоже в тот день.

Я продолжал задавать себе вопросы. Что же происходило в этом доме, если из него уходили люди? Выходит, уходили, чтобы остаться в живых? Чего же Люба-то не ушла?

— Кто еще? — продолжал безжалостно требовать прокурор. — Кто еще здесь жил, я вас спрашиваю?

И наконец Софья выдавила из себя:

— Он.

— Он. Ваш отец Прокоп Антонович Сличко?

— Да.

Прокурор быстро и, кажется, вопросительно взглянул на меня. Но еще раз повторяю, что с этой фамилией я действительно столкнулся впервые.

— Хорошо. Пойдем дальше, — сказал прокурор.

В тот момент я еще не знал, что предстоит увидеть труп человека, чья фамилия, так заинтересовавшая прокурора, не произвела на меня никакого впечатления.

Нам пришлось нелегко. Мы перебрались через кирпичный забор на территорию бывшего железоделательного завода и спустились по шаткой и ветхой лестнице на дно оврага. Я невольно посмотрел вверх и ужаснулся: не приведи упасть с такой высоты — если и останешься живым, то на веки вечные калекой.

На дне оврага, на громадной бугристой каменной глыбе лежал под охраной промокшего милиционера мужчина. И он был мертв. Лежал головой вниз, и от головы по камню тянулась уже застывшая коричневая полоса, теряясь в сырой глине.

Чего только не набросали люди в этот овраг... И старые матрацы. И всякое рванье. А вот по камню свисает мокрый рваный пиджак: вроде совсем недавно такие были в моде, и материал броской расцветки... Чугунок, нелепая крестовина... Овраг — не овраг, а мусорная яма...

Меня вернул к делу голос Привалова:

— Посмотрите на него внимательно, доктор. Вот это и есть, вернее, был Прокоп Антонович Сличко. — Голос прокурора звучал теперь звонко, едва ли не усмешка послышалась мне в его тоне.

— Чего уж теперь смотреть, — откликнулся я.

— Верно. С такой высоты живым не уйдешь. Как вы думаете, вы все же медик, когда он умер?

— Судя по внешним признакам, — неуверенно ответил я, — приблизительно в полночь. Умер, думаю, не сразу, но давно. Может быть, и раньше полуночи.

— Наши эксперты отвечают точнее. А как насчет опьянения? — Привалов явно был в неплохом настроении, вовсе не отвечающем обстановке.

— Пьян не был. Ну, слегка выпил, может быть, чуть больше.

— Потрясающая точность! Доктор, вы делаете успехи на нашем поприще. Надо будет вас остерегаться как конкурента. — Привалов даже присвистнул в конце своей тирады. — Понятно, понятно. Все понятно.

Тут уж и я усмехнулся. Что ему может быть понятно? Три смерти в одной семье. За одну ночь. Да еще два человека ушли из дома. Из этой семьи. Что же происходило в семье, в доме?

На Октябрьской площади Привалов вдруг приказал водителю остановить машину. Тот не сразу нашел место для стоянки и в конце концов втиснулся между двумя экскурсионными автобусами.