Приключения-79

— Кончай, Дубок, играть. Ты же в розыске, а не в театре, зрителей нет. Давай лучше говорить по делу, — спокойно сказал Смирнов.

Дубок замолчал. Усмехнулся, провел ладонью по морщинистой щеке.

— Что, начальник, предлагаешь жесткий, бесплацкартный и без пересадки в места родные?

— Ну вот, Дубок, теперь с тобой приятно говорить, а то арии, слезы... Перейдем к делу.

Начался первый допрос. Потом их будет много. Перед Смирновым пройдет целая галерея людей алчных, опустившихся и коварных. Он будет допрашивать портного с Арбата, который за солидный куш перешивал и перекраивал краденые вещи. Он будет допрашивать почтальоншу. Это она наводила грабителей на адреса. У нее Дубок взял газету что-то завернуть и опрометчиво оставил ее в обворованной квартире. Перед ним будет сидеть медсестра, тоже наводчица. Бывая у больных по вызову, она внимательно запоминала расположение комнат, систему замков. Медсестра несколько раз приезжала к актрисе делать ей уколы и попутно, по приказу Дубка, разведывала обстановку.

Самым мерзким в группе был Фомичев, он же «интеллигент». Обуреваемый жаждой наживы, Фомичев ради денег мог пойти на любой самый подлый шаг. Вся его жизнь была соткана из подлостей, мелких махинаций, афер. А потом его заприметил Дубок, и Фомичев, уже доживший до седых волос, стал грабителем.

Пройдет несколько лет, и Борис Всеволодович обнаружит у себя в письменном столе старый блокнот, тот самый блокнот, в котором он делал пометки, когда конвоиры привели Дубка. На первой странице он увидел запись «Пиковая масть» из крапленой колоды». А ведь, пожалуй, точно, написано.

Когда Борис Всеволодович закончил свой рассказ, он вдруг улыбнулся.

— Что-то вспомнили веселое? — поинтересовался я.

— Вспомнил. Только, как говорится, не для печати. За поимку группы Дубка нам выдали денежные премии. Я подумал: вот обрадую жену. Но в этот же день по старой привычке заглянул в радиомагазин и на прилавке увидел магнитофоны. Тогда они только входили в моду, были громоздкими, тяжелыми. В общем, никакого сравнения с сегодняшними. Но тогда магнитофон считался шиком. Я застыл у прилавка, как мальчишка, увидевший интересную игрушку. Ах, как мне захотелось его купить! К тому же он мог помогать мне в работе. Я колебался. Премии хватило точно на магнитофон. Рубль в рубль.

Осенью 1929 года Нурмолды Утегенова, маляра железнодорожных мастерских, вызвали в окружком партии. Там комсомольцам объявили, что после подготовки их пошлют налаживать ликбез в глухих волостях уезда.

Подготовка ликбезовцев была проста. Врач рассказывал о гигиене, предлагал поглядеть в стеклянный зрачок микроскопа. Учитель по арифметике и казахскому языку давал методические советы. Человек в брезентовых сапогах «подковывал» ликбезовцев политически, говорил о «текущем моменте». Обличая мировой капитализм, он гневно тыкал в карту указкой. В районе Британских островов и Западной Европы было несколько дыр.

Нурмолды толком не слышал человека в брезентовых сапогах — он разглядывал карту. Это была физико-географическая карта, выпущенная для младших классов гимназий. Ах, что за карта!.. Возле сахарно-белых айсбергов плавали толстолобые киты. Их водяные фонтаны стояли как белые деревья. Коричневые, в красных набедренных повязках люди сидели в остроносой лодке-пироге. Побережье изгибалось, как дуга лука, пирога неслась в сини океана выпущенной стрелой. В африканской саванне чернокожие охотники гнались за антилопой, из травы на них глядел рыжий зверь с косматой гривой и голым, как у верблюда, задом.

В конце дня в зал окружкома, где шла учеба, вошел уполномоченный и позвал:

— Утегенов! Ты ведь, помнится, адаевец...

— Да, я из рода адай, — отозвался Нурмолды.

— Для тебя особая инструкция, иди со мной.

Уполномоченный усадил Нурмолды напротив себя и сказал:

— Бегей — ответвление рода адай, так?.. Так вот, мы посылали ликбезовца, вернулся он. Избил его Жусуп Кенжетаев и пригрозил убить. У Жусупа не засохнет... Волость невелика, пятнадцать административных аулов, шесть тысяч человек. Но как оставить их без грамоты... Поедешь?

— Поеду.

— Завтра в Темир отправляется оказия из кооперации, повезут товары, будут закупать скот. С ними отправишься.

— Давай лошадь, сам поеду, — сказал Нурмолды.

— Ты что! Где лошадей набраться — рассылаем ликбезовцев десятками. Поедешь на телеге.

— На телеге нельзя, адаи идут на Устюрт, на зимние кочевки. Лошадь давай.

— Если ушли, как ты их догонишь?.. Дорогу надо знать.

— Знаю дорогу, мальчик был, кочевал.

Уполномоченный сходил к начальству, выпросил бумагу, в которой предписывалось выдать лошадь Нурмолды, сказал: «Пиши расписку: обязуюсь вернуть коня после возвращения из командировки». Привел Нурмолды на оклад, нагрузил его учебниками, тетрадями, пачками лакированных карандашей.

— Будь здоров, Нурмолды!.. Ждем тебя весной с докладом.

— Мне карту надо, — сказал Нурмолды. — Карту не дашь, как поеду? Как учить буду?..

Уполномоченный вздохнул: вот, говоришь с ним как с бойцом революции, а он вроде малого ребенка.

— Нельзя, карта у нас одна в окружкоме, — оказал он.

— Как учить буду?.. — повторил Нурмолды.

Уполномоченный открыл шкаф, достал из него рулон обоев. По белому фону среди голубеньких цветочков летали ангелы с розовыми попками и трубили в золотые рожки. Уполномоченный вздохнул в другой раз, положил перед Нурмолды три кисточки и три овальные картонки с разноцветными пуговками акварели.

— Бери... Нынче это целое богатство.

— Карту давай, — оказал Нурмолды.

Уполномоченный оглядел его, вздохнул опять:

— Как тебе откажешь! К Жусупу едешь...

Он подклеил карту, сунул ее в матерчатый чехол. Проводил Нурмолды до ворот, подал руку: «Как это по-вашему — счастливого пути?.. Жолым-болсын!»

Казах без коня не казах!..

Саврасый конек бежал на юг. Маячили на краю степи отроги Мугоджар. Обгоняли всадника ветры, проносили над головой дымчатые тучи.

— О Кулагер! Твой отец — жеребец и соколица — мать! Восемь архаров, еще сосунков, ты сумел обогнать... — пел Нурмолды песню о знаменитом буланом Кулагере, погибшем на скачках.

Сети уютных стай накрывали алые плесы. Малиновые завесы закатов пробивали журавлиные крылья. Волнами набегали гряды холмов...

Минуло так три дня. Бежала степь под ноги саврасому, оглядывался Нурмолды, вспоминал название трав: селесу, изен, жербуршак, кияк, жусан, терескен. Гадал: отчего аулы его родной волости раньше времени покинули осенние пастбища, богатые питательными травами? Рано придут на зимние безводные пастбища, где воду заменяет снег, — а в октябре снегу еще мало...