Приключения-79

— Ну что же я плохого сделала? — закричала она, вскочив со стула. — Ольга — хорошая, а я плохая?! Мы же вместе с ней работали!

Следователь посмотрел на нее и промолчал. Клава села, вновь раскрыла дело, но не в том месте, где читала, а на несколько листов вперед.

«А это что? Протокол обыска у Поповой?» Торопливо перевернула страницу и увидела приклеенную фотографию.

«Подушка, думка моя! Деньги, мои тыщи! Ой, кольца, цепочки! Ой, ой, значит, все забрали и от меня скрывали!»

Следственный изолятор, огласился истошным криком женщины. Клава бессильно уронила голову на колени, закрыла руками лицо и с отчаянным хрипом заголосила. Так в деревнях России кричали по без времени погибшим. А впереди Клаву Портнову ждал суд.

Батальонный комиссар Сенько перечитывал докладную. Сомнений быть не могло: и ксендз Фыд и учитель Буцько активно занимаются шпионажем.

Оперативные работники отдела контрразведки обратили внимание на них еще в то время, когда соединения и части механизированного корпуса расквартировались в одной из новых областей Советской Украины. Местные патриоты сообщили нашим контрразведчикам, что Роман Буцько является украинским националистом.

Учитель, демонстративно избегая контактов с нашими командирами и красноармейцами, в разговорах с вездесущими мальчишками-школьниками проявлял повышенный интерес ко всему, что касалось «красного войска», особенно к тем местам, куда «паны солдаты» не подпускают даже детей. С арестом Романа Буцько решили повременить, чтобы выявить его связи.

С ксендзом Иозефом Фыдом дела обстояли сложнее. Тихий, услужливый, если дело касалось властей, по-отечески добрый к прихожанам, он, хотя и вызывал подозрение, в руки, как говорится, не шел.

С тяжелыми думами Сенько закрыл папки с документами и аккуратно уложил их в сейф. На башне бывшей ратуши пробило полночь. До начала войны оставалось около четырех часов.

А в это время по тихим улочкам Дрездена на большой скорости мчались две машины: фургон военного образца и легковой «опель». На заднем сиденье «опеля» дремал в форме советского капитана обер-лейтенант абвера Гейнц Лоссберг. Впереди оживленно болтали между собой шофер из гестапо и одетый в форму лейтенанта Красной Армии Вилли Шмундт.

Сын мелкого торговца из Карлсруэ, Лоссберг в 1935 году поступил на русское отделение Мюнхенского университета, где всерьез занялся языком. Это, однако, не мешало ему участвовать и в нацистских сборищах, и в арестах коммунистов. Но, сняв коричневую форму, он до рассвета засиживался над учебниками. С педантичностью, присущей немцу, грыз гранит науки.

Практическую пользу своей линии Лоссберг ощутил довольно скоро. Когда с третьего курса студентов стали призывать на военную службу, он без труда получил теплое местечко в иностранном отделе абвера. В Берлине, в уютных кабинетах управления адмирала Канариса, он изучал секретные досье по Советской России и совершенствовался в языке.

Настоящая работа началась в 1939 году в Польше. В боевых группах абвера Лоссберг и заработал офицерский чин. А после создания в Кракове так называемого «Повстанческого штаба украинских националистов» перед начинающим абверовцем открылись широкие перспективы — работа в учебных лагерях для украинцев. Эти диверсионные центры были созданы в ряде городов Польши и Чехословакии. Нет, он, Лоссберг, ни на секунду не преувеличивал своей роли в большой игре. Тем более что в Польше начальник отдела «Абвер-2» заметил его и обещал проследить за его работой, а следовательно — и продвижением.

Обер-лейтенант сладко потянулся и открыл глаза. Вилли Шмундт взахлеб расписывал шоферу богатства России и красоту «руссиш фрейлейн» — он уже бывал в Советском Союзе в качестве переводчика на строительстве тракторного завода на Волге.

Гейнц уселся поудобнее и с брезгливой благосклонностью продолжал слушать болтовню попутчиков.

Сенько запер сейф и, козырнув часовому, вышел на улицу. Сергей Михайлович не заметил, как подошел к дому. Уже достав ключи, вдруг круто развернулся и быстро зашагал к небольшому особняку в конце улицы. Окно на втором его этаже еще светилось — значит, бригадный комиссар Иван Федорович Скобель не спал.

Примерно через час Сенько и начальник политотдела вновь возвратились в штаб корпуса. А минут через двадцать-тридцать сюда были вызваны и другие оперработники отдела. Ставя перед ними задачу, Сенько уловил недоуменные взгляды: к чему такая спешка?

Но приказ есть приказ. И в два часа ночи, когда на востоке еще не прорезалась первая предрассветная полоска зари, к домам учителя Буцько и ксендза Фыда подошли чекисты.

На аэродроме Гроссенхайн творилось что-то невообразимое. Лоссберг увидел, как из только что подрулившего к стоянке «юнкерса» вылезли летчики и тут же попали в объятия обезумевших техников, а еще через секунду десятки рук подбросили их в воздух. В это время к стоянке подошел начальник отдела «Абвер-2» полковник Лахузен.

— Господа! Солдаты и офицеры! — голос его звенел. — Вы являетесь свидетелями выдающегося исторического события. Час назад фюрер начал войну против большевистской России! Летчики, которых вы сейчас видели, — первые герои рейха! Они уже показали большевикам силу германского духа и оружия.

Обер-лейтенант внимательно слушал полковника Лахузена. Тот перешел уже к делу, ради которого все они собрались сейчас на этом аэродроме. Значит, Вилли Шмундту и его группе надлежало высадиться южнее местечка Яворов Львовской области. Их задача — взорвать железнодорожные мосты на участке Львов — Перемышль, вывести из строя линии связи и сеять панику среди мирного населения. Взвод Вилли составляли эмигранты из Прибалтики, польские уголовники и шесть украинских националистов из организации Степана Бандеры.

«Работу» Шмундта и его группы Лоссберг уже считал обреченной. Гейнц был уверен, что более удобно и полезно действовать в одиночку. Никто тебе не нашептывает об опасности, никто тебя не предаст. Находчивый разведчик всегда может рассчитывать на помощь населения, особенно в сельской местности.

У абверовца все складывалось пока как нельзя лучше. Приземлился он благополучно. Выйдя затем на дорогу Стрый — Дрогобыч, остановил подводу, запряженную парой добрых коней, и попросил возницу подвезти его.

В городе грохотали взрывы, в некоторых местах полыхали пожары. Крики, детский плач неслись отовсюду,

Войск почти не было видно — только изредка промчит полуторка с бойцами. Зенитчики вели по самолетам редкий и, как отметил Лоссберг, неприцельный огонь.