Сергей Алексеев - Утоли моя печали

– Откуда? – вдруг улыбнулась Ксения. – Через контакт.

– Ах да, я забыл, – слегка шалея, проговорил Бурцев. – Вернее, забываю, что имею дело с человеком, обладающим… контактами.

– С человеком, способным чувствовать тонкие материи, – поправила Ксения.

– Тонкие материи? Да, помню, о них что-то говорил профессор… А что это такое – вылетело из головы.

– Это эфир. И ничего нет удивительного. Официальная физика в сговоре с иными науками исключила его из оборота, чтобы постепенно убить женское начало. Но независимо от этого эфир существует как третья составляющая нашего мироздания и имеет равное значение с землей и космосом. Ведь не пустота же между ними, правда?

Она сидела на полу напротив, подобрав под себя ноги и раскинув бордовый атлас вокруг себя.

– Эфир – это женское начало? Вот уж не думал. – Бурцев вспомнил свою Фемиду. – А может он быть властным и гневным?

– Почему же нет? Еще каким властным и каким гневным! Опасно возмущать тонкие материи, особенно если они не замутнены отрицательными энергиями.

Когда серьезно заговаривали об энергиях, Бурцеву хотелось буянить, и потому он постарался перевести тему разговора.

– Детка – закалка тела и духа… А матка это что? – спросил он безвинно.

– «Матка» это все, полный круг жизни, новая форма ее существования, совершенно иная суть человеческой общности третьего тысячелетия.

Он хотел съязвить, как всегда, мол, новая революционная идея светлого будущего, очередная умозрительная концепция развития, но Ксения в тот же миг предупредительно позвенела о свой стакан серебряным колечком на указательном пальце:

– Не нужно об этом, Сергей. Нельзя судить о том, что тебе пока не известно.

Эта женщина и правда читала мысли! Причем как бы невзначай, мимоходом… И знала его имя, хотя он так и не представился.

– Хорошо, не буду! – Бурцев поднял руки. – В чужой монастырь со своим уставом не ходят… В чем же она заключается, эта новая форма?

– В общем-то она не новая, наоборот, очень древняя и сейчас почти забытая. Ты представляешь себе жизнь и устройство пчелиной семьи?

– Довольно схематично. – Он попытался вспомнить короткую лекцию профессора Медведева. – Матка, рабочие пчелы, трутни. Один живой организм, состоящий из клеток…

– Ну да, примерно так. Человечество вернется к женскому, материнскому началу жизни – к ее истинной природной форме. Только матка – это не королева, не царица. Это Матка. Она не управляет жизнью, как это принято сейчас, в эпоху Отечества; она сеет жизнь, она ее размножает, как клетки собственной плоти. Согласись, это прямо противоположные вещи – управлять и сеять.

– Пожалуй, да…

– А поскольку Россия – это целый мир, сохранивший в себе яркие признаки материнского начала, отсюда все и начнется. Когда тебе страшно, ты кричишь «мама!», верно? Скоро всем станет страшно и все закричат… Сейчас уже много говорят о какой-то новой форме существования России, о необычном виде власти, образе жизни. Но потом узнают о Третьей Династии. Ты ничего о ней не слышал?

– Это что? Восстановление монархии? Новой династической линии?

– Не совсем так… Не имею права многого сказать тебе… В общем, Третья Династия – это особая власть материнского начала в нашей стране. Это и есть матка – восстановление культа Богородицы. Путь православия в третьем тысячелетии – Богородичный путь.

– Ну, такие вещи с лету осознать трудно! – сдался Бурцев. – Чувствую только, поймут ли это сегодняшние иерархи Церкви? Не посчитают ли за ересь?.. А поскольку я человек мирской, понял одно – нам грозит матриархат. И уже совсем скоро?

– Грозит? Ты его боишься? Но ведь ты кричишь «мама!».

– Кричу, – признался он, чувствуя легкое опьянение от выпитого стакана воды. – Особенно последние годы: если не вслух, то про себя..

– Потому что жизнь не сеют, а управляют ею, – жестко повторила Ксения. И управляют мужчины, лишенные способности произвести не то что Господа, но и себе подобных, хотя делают страшные, жуткие попытки. Имею в виду содомский грех извращения…

– Да уж, это точно! – серьезно подтвердил Бурцев. – Расцвет голубизны…

– Все потому, что мужчины лишены эфира и космических связей с природой. А у женщин космос начинается сразу же над головой.

– Я слышу голос феминистки…

– Феминизм лишь попытка сопротивления, малоосознанная попытка, и потому обречена. Матка не отрицает мужчину, а ставит его на определенное природой место.

– Как же узнать, природой оно определено, а не женщиной, например?

– Смешной ты! Разве мы можем занять место друг друга? Если говорить о здравом рассудке? Речь идет только о восстановлении того начала жизни, которое ведет к гармонии и естеству. Чтобы не кричать «мама!». Разве ты не чувствуешь, как в мире сейчас разрушается последний божественный оплот отношения мужчины и женщины?

Вопрос повис в воздухе. Бурцев допил воду.

– Матка – это детище Прозорова? Его теория?

– Да что ты… Разве жизни и разума одного человека хватит на это? Валентин Иннокентьевич принял выпадающий из рук факел и понес его дальше.

– А из чьих рук он выпал?

– Это мне не известно… Я еще знаю очень мало.

– Еще не волшебница, а только учишься, да?

– Ох, не смейся, Сергей! Накажу ведь!

– Нет, я хочу понять… Закончишь ты курс обучения, и куда? Сменишь профессию? Уйдешь из школы? Займешься… углублением теории?

– Нет, не угадал. Буду возвещать о приходе Матки.

– То есть как это? Выступать в средствах массовой информации?

– Возможно… А скорее буду ходить и рассказывать о ней. Возвещать, как блаженные в прошлые времена.

Бурцев поймал ее взгляд и в мгновение поверил – так все и будет. Она и сейчас готова идти и возвещать…

И если бы заметил безумие, немедленно встал бы и ушел, поскольку беседа эта превратилась бы в диалог из психбольницы. Но увидел в глазах разум и еще что-то такое, что можно назвать верой. И испугавшись этого, постарался сменить тему разговора, спросил, будто сейчас лишь вспомнил:

– Я слышал, у него с Лидией Васильевной родился ребенок, девочка… Ксения рассмеялась:

– И ты поверил? Боже, какой же ты еще глупый! Разве у такой старой женщины может родиться ребенок? Тем более если никогда не рожала и была девственницей?.. Это символ. Девочка – это символ Матки.

– Где же сейчас Прозоров? – наконец спросил Сергей то, что давно хотел.

– В надежном месте, там, где ему следует быть. – Она пошевелилась, меняя позу, и отражение разноцветных лампочек в блестящем атласе изменило раскраску, будто в калейдоскопе. – Но если будешь хорошо вести себя, я скажу. Он просил об этом, когда был последний контакт.

– Он знает меня?

– Да, знает, – отчего-то сдержанно проронила Ксения.