Сергей Алексеев - Утоли моя печали

– Это твои догадки или… – Карогод вспомнил Марианну Суглобову. – Или одна из тайн Центра?

– Какие там догадки! Шила в мешке не утаишь.

– Ладно, спасибо, подполковник. Я с этим разберусь!

– Спасибо – мало, – отрезал тот. – Как говорят, услуга за услугу.

– Что ты хотел? – спросил Гелий, пытаясь осмыслить услышанное.

– Насколько я знаю, вы работали в институте и занимались космическим оружием, верно? – Подполковник почему-то перешел на официальный тон.

– Верно, было дело…

Ракетчик плотнее затворил дверь, осмотрелся.

– Нас тут не слушают? Не пишут?

– Исключено…

И все-таки он перегнулся через стол, заговорил полушепотом.

– Вот что, я – русский офицер. Двадцать один год Родине отдал. Мне что, могу сейчас и на пенсию… Да только не могу! Не выживу! Мне и пенсии не надо, если нет покоя!

– Чем могу помочь?

– Знаю, там у вас секреты госважности… Но скажите мне, между нами: есть у нас что? Там? – Он показал пальцем вверх. – Что может заменить наш Центр? Чем можно шпану в руках держать? Чтоб не рыпались?

– Если откровенно, ничего особенного там нет…

– Точно нет?

– Так, кое-что, сырец, полуфабрикат…

– Значит, надежды нет?

– Как сказать? – Карогод замялся. – Надежда всегда есть. Вчера вон Слухач умер, а вынесли на холод – воскрес. Бывают чудеса. А сегодня…

– В таком случае я вам гарантирую бунт на корабле! – отрубил подполковник.

Гелий сел в кресло, откинулся на спинку.

– Ого, это интересно! Запрете меня в кабинете и возьмете Центр в свои руки?

– С вас нет спроса, вы человек новый. Решайтесь. Подполковник покачал головой.

– Хотите, открою тайну? Еще два года назад мы вывели на орбиту… парочку влюбленных. Его зовут «Одиссей», потому что он блуждающий путешественник, а ее – «Пенелопа», поскольку она вынуждена висеть на одном месте. Все это делалось против натовских космических программ, но этой парочке все равно, чьи спутники гасить. Эта домоседка в течение семи часов обнаружит нашу абэвэгэдейку, где бы она ни находилась, а ее муж через три часа в порошок разотрет. Ревнивый он, чуть жена на кого глаз положила, бьет сразу без разбора… А вы сидите тут потом девяносто девять лет.

Подполковник переступил с ноги на ногу у порога, потянулся рукой к плечу и резко хапнул пальцами, скребанул, желая сорвать погон, однако на униформе знаков различия не было – всего лишь нашивка с номером чуть выше нагрудного кармана да визитка на прищепке. И эта невозможность сделать сильный жест озлила ракетчика, взмутила и подняла из глубин единственное, что там оставалось, – суровый и жесткий мат, чем-то отдаленно напоминающий мужские слезы.

Он вышел, желая хлопнуть дверью, но она была на гидравлическом амортизаторе…

В прокуратуре разрушение Империи ощущалось более чем где-либо, и обломки ее в виде начатых и незаконченных дел грозили засыпать, похоронить законников. Бурцева бросало, как в штормовом океане, то вверх, то вниз, но где бы он ни был – в следственной бригаде по особо важным делам, в спецпрокуратуре или рядовым следователем, – везде работал как пожарный: только бы залить, остудить, отстоять то, что еще не горит. А где бушевало пламя, туда уже соваться было бессмысленно и бесполезно, ибо в первую очередь в огне перестройки и реформ сгорала всякая законность и сам Закон.

Из бастующего Кузбасса его бросили к шахтерам Воркуты, после чего надолго определили как специалиста по социальным взрывам и экономическим преступлениям. Два года он ездил по этим пожарам и, естественно, не мог ни потушить, ни предупредить ни одного: поджигатели всегда оставались неуязвимы, поскольку обладали вполне законной неприкосновенностью.

Уголовных дел было много, виноватых – никого… И в этой бесконечной суете он напрочь забыл и о кубке, сделанном из головы безвестного старца, похороненного в Зубцовске, и о непреднамеренном убийстве Николая Кузминых в Студеницах; теперь все эти дела казались мелкими, незначительными, и если когда вспоминались, то с ностальгическим чувством о мирном времени, когда можно было работать не в пожарном порядке. Или когда хотелось посмотреть, есть ли еще край, где нет огня и дыма, где за ночь городские улицы перекрываются не омоновскими щитами, не автомобилями и бронетехникой, а сверкающими паутинками бабьего лета.

И развод с Наденькой сейчас выглядел глупым, непоправимо бездарным действием, ибо эта потеря теперь казалась несоизмеримой с идиотскими принципами и вожделениями поковыряться в мерзости человеческой, чтобы добыть истину. Семья – вот что нужно ценить во время бурь и потрясений!

Но было поздно: Наденька вышла замуж за своего спасенного от тюрьмы Вадим Вадимыча и теперь выздоравливала после ранений, силой воли поднимая себя на ноги.

Вряд ли она вообще нуждалась в мужской поддержке…

Бурцев и не чаял когда-нибудь вернуться к прошлым, так и не завершенным делам, если бы его в очередной раз не отстранили от дел (это иногда случалось и означало, что скоро либо повысят, либо понизят до уровня рядового следователя), и он приходил на работу от силы привычки. И вот однажды к нему на прием попросился какой-то ученый из МГУ. Сергей встретил его с удовольствием – все заделье, с умным человеком побеседовать! – и выяснилось, что он по его, Бурцева, заданию дешифрировал письмена, оставленные на молитве-грамотке из гроба зубцовского обезглавленного старца. Года три прошло, не меньше, с той поры, когда он отправлял копии на экспертизу, но, так и не добившись ответа, забыл, похерил некогда занимательную головоломку.

Ученый выглядел натуральным книжником и больше напоминал сельского дьячка – русая редкая бородка, ранняя лысина от лба и печально-светлые, пронзительные глаза.

– Вашу заявку на экспертизу я нашел в архиве, случайно, – объяснил он. Почему-то сдали без ответа, а меня заинтересовало. И я полгода сидел над этим текстом, использовал несколько методик дешифрирования и добился результата. Сейчас я прочитаю желтую надпись. Только прежде удовлетворите мою жажду сердца (так и сказал!): откуда эта грамотка? Я понимаю, это сопроводительная молитва, дается покойному в руки… Но кто этот покойный?

– Не установлено, – признался Бурцев. – К моему сожалению, дело не раскрыто и, кажется, прекращено.

– Это был великий человек! – горячо воскликнул книгочей и стал тут же поправляться. – Нет, имеется в виду, необычный. Могу предполагать, что он царской крови, понимаете? Или имел какое-то отношение к царской династии. Над ним совершили какой-то древний ритуал!

– Да, его выкопали на девятый день из тайной могилы и отчленили голову.