Эдуард Маевский - Приключения профессора Браннича [litres]

– Не волнуйтесь, профессор. Я вовсе не думал делать неосновательных упреков вашей науке. Я преклоняюсь перед ней. Чему я удивляюсь, так это только тому, что вы так неохотно открываете перед непосвященными тайны прошлого. Хотя с другой стороны, я не могу не сознаться, что при всем моем доверии к науке и ученым, я все же недоумеваю, каким путем вы узнаете, что такая или иная косточка принадлежала такому-то зверю. Я не могу понять, каким образом вы воссоздаете целый скелет какого-нибудь животного, давно уже исчезнувшего с лица земли, и даже обстоятельно описываете образ его жизни. Ведь ни один ученый целого неповрежденного скелета этого животного не видел. И, тем не менее, я уверен, что вы говорите меньше, чем знаете…

– Благодарю вас, лорд, от имени всех моих товарищей за веру в могущество науки. Это поощряет к борьбе с препятствиями, которые мы встречаем на тернистом пути к познанию природы. Ах! Я должен с глубокой скорбью сознаться, что мы не уклоняемся от сообщения добытых истин. Мы говорим все, что знаем, но знаем пока, к сожалению, очень мало. Природа страстно оберегает свои тайны и охраняет их всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Мы же теперь как огня боимся прежних фантазий. Если мы чего-нибудь не знаем, то имеем смелость в этом сознаться. Скажу больше: мы с гордостью, смиренно заявляем, что не знаем таких вещей, которым много лет тому назад произносились уверенные приговоры. Надо уметь отказаться от заманчивых предположений. Это, если хотите, жертва великого подвига, но жертва и подвиг необходимы: в них сила и залог наших дальнейших успехов… Однако вам пора и отдохнуть, лорд. Покойной ночи! Завтра утром мы возьмемся за работу.

– Покойной ночи, профессор!

Лорд Кэдоган не мог уснуть. В ушах его звучали слова знаменитого профессора о сомкнувшейся щели, и мысль его блуждала там, где народная фантазия строила причудливые замки таинственной красоты и поэтических страхов.

В комнате было душно. Из окна доносился шум насекомых. Какие-то таинственные звуки носились в воздухе, дразнили и манили наружу. Лорд Кэдоган вскочил с постели и вышел из гостиницы.

Перед ним лежал овраг. Свет луны скользил по его склонам, тщетно стараясь осветить разрытые стены, и манил за собою лорда. Он пошел за ним… Чем глубже он уходил в овраг, тем более он поддавался очарованию природы.

Овраг внизу был гораздо шире, чем наверху. Черные пятна на меловой поверхности скал казались в этом мраке недоступными свету луны входами вглубь земли, из которых вот-вот покажется какой-нибудь страшный призрак и спросит смельчака: «Зачем ты пришел смущать наш покой в столь поздний час? Это пора нашего владычества – иль ты не знаешь?». Лорд Кэдоган наслаждался новыми впечатлениями. То ему казалось, что за ним бегут не один и не двое, а тысячи, легионы людей: это был отзвук его собственных шагов, раздающийся во сто раз сильнее в ночной тишине. То ему казалось, что стены оврага сходятся в вышине и готовы замуровать его живьем. Он все более углублялся в лабиринты оврага, совершенно не думая о том, что вернуться, быть может, будет нелегко, и вдруг, не заметив крутого склона, полетел куда-то вниз. Пролежав несколько мгновений, он поднялся и огляделся по сторонам. По-видимому он покинул главное русло оврага, попал в какую-то боковую ветвь и дошел почти до самого конца ее.

Желая рассмотреть положение этой ветви, он уперся плечами в большой камень, высунулся наружу и залюбовался художественным лабиринтом скал. Он поднял глаза к небу, желая найти знакомые ему созвездия, как вдруг почувствовал, что подпорка его погружается куда-то, тонет… Он инстинктивно перенес вес на другую ногу и удержал равновесие. Затем быстро повернулся и увидел огромное отверстие на том самом месте, где перед тем лежал камень. В ту же минуту раздался грохот камней, срывающихся со стен пропасти.

– Вот оно опять – это счастье, которое везде меня преследует! – воскликнул лорд. – Двойное счастье: и шеи не свернул и случайно нашел то, что тщетно искал профессор. Я у таинственного отверстия!

Это была тревожная ночь. Сделав свое открытие, лорд Кэдоган немедленно разбудил геолога, и оба они тотчас же отправились в овраг, где убедились, что действительно лорд случайно нашел отверстие, оставшееся, должно быть, после второго землетрясения.

На следующий день лорд Кэдоган проснулся поздно. Было уже около десяти часов. Кроме него в комнате был еще Станислав, слуга и неразлучный товарищ геолога. Это был чудесный парень: в меру услужливый, в меру веселый и любопытный и чрезвычайно искренний и преданный.

Он еще мальчиком попал из родительского дома в услужение к профессору и быстро освоился с новыми условиями жизни. Он выучился чужому языку и вскоре стал правой рукой ученого.

В четырнадцать лет он из простоватого мальчугана превратился в дельного лаборанта и постоянного спутника в научных экскурсиях профессора. В то же время он был и его лакеем, поваром, секретарем и заботливым опекуном. Он чистил сапоги, жарил бифштексы, складывал и склеивал кости, приводил в порядок рукописи, но умел, в то же время, десять раз в течение одного часа навлечь на себя гнев профессора. В последнем отношении он был просто неподражаем. Нисколько не смущаясь вспышками геолога и резкими выговорами, он невозмутимо продолжал склеивать обломки костей пещерного медведя с обломками костей гиены, отдавал в переплет страницы разных рукописей и утверждал, что все содержится им в полном порядке.

О своих делах и делах профессора он говорил всегда во множественном числе: мы экзаменовали студентов, мы заплатили портному, мы открыли скелет обезьяны, нам удалось вступление к лекциям и так далее. Профессор ничего не имел против этого сотрудничества, лишь бы все было в порядке.

Справедливость требует сказать, что Станислав имел некоторое право на доверие, так как геология была ему отчасти знакома. Самой сильной его стороной являлась петрография. Минералы, которые ему по долгу службы часто приходилось разглядывать – ибо на нем лежала обязанность сметать с них пыль, приносить и уносить обратно в музей – очень его интересовали, и он приобрел о них препорядочные знания.

Палеонтология также не была совершенно ему чужда благодаря тому, что он очень любил читать надписи на разных окаменевших экземплярах. Но когда он произносил греко-латинские названия, было презабавно слушать, как он умудрялся их коверкать.

Таков был Станислав.

– Доброго утра, лорд! – произнес он, когда лорд открыл глаза.

– Доброго утра! – зевая, ответил тот.