В Слесарев - Геймекер

– Приветствую вас на борту «Счастливой Долорес», – произнес капитан таким тоном, словно находился на светском рауте.

– Как зовут дам? – осведомился он.

– Хенни, София-Розина, – поочередно ответили женщины.

За дверью каюты послышался гулкий топот множества тяжелых сапог, а потом женские крики и грубый мужской смех. Капитан поморщился.

– Как проходило путешествие? – тон капитана был галантен.

Однако, в свете сложившихся обстоятельств, его вопрос звучал нелепо и не требовал ответа. Не дождавшись его, капитан продолжил:

– Дамы, вы мой приз с захваченного корабля. Пока я не получу отступного – я ваш хозяин.

Он замолчал, глядя на реакцию женщин. Он еще не решил, что с ними делать.

Пленники чаще всего брались для выкупа, однако этот бизнес не сулил больших барышей.

– Как ты думаешь Хенни, много ли за вас могут заплатить ваши родственники?

У капитана был выбор. Первый вариант заключался в том, чтобы, не имея никакой гарантии на успех, много месяцев ждать денег из Европы. Все это время он должен содержать их на берегу за свой счет, оберегать от других головорезов, что, зачастую, создавало проблемы ему самому. Учитывая, что родственники женщин, вероятно, сегодня убиты, а их имущество захвачено или потоплено, размер, да и сама возможность выкупа вызывали большое сомнение.

Второй вариант – продать их на рынке одного из Карибских островов. Женщины миловидны и в том возрасте, когда их можно использовать и в качестве прислуги, и для работы на фазенде, или предложить плантаторам в Порт Рояле, Нью-Провиденсе или Галвестоне. Многие из них имели целые гаремы «дам» различных национальностей.

Впрочем, большой ценности эти женщины не представляли. Европейки стоили втрое дешевле негритянок. Англичане тысячами продавали в колонии и своих соотечественников, попавших в долги, занимавшихся бродяжничеством или попрошайничаньем. Тоже случалось с шотландцами и ирландцами, захваченными при подавлении восстаний и бунтов, среди которых преобладали женщины, поскольку мужское население, в этих случаях, чаще всего просто уничтожалось. Среди них попадались вполне достойные особи различного возраста, которых вполне хватало для удовлетворения потребностей рынка. Более того, многие из них не находили хозяев, и после аукционов отпускались на «волю», где умирали с голода на пыльных улицах местных селений.

Содержать белых было хлопотно. К тому же, как работницы они не ценились – были ленивы, слабы телом и неустойчивы к местным болезням. В качестве содержанок они тоже не пользовались спросом. Мулатки были и привлекательнее, и горячее. Знатоки утверждали, что европейки надоедают быстрее, чем даже индианки, не говоря уж о прочих, весьма разнообразных представительницах местного гаремного «бомонда». Поэтому, даже при неплохих внешних данных, у одного хозяина они редко задерживались больше, чем на месяц.

Чтобы иметь хотя бы какой-то навар с белых женщин, владельцам рекомендовали скрещивать их с неграми. Процесс этот приобрел такие масштабы, что в 1681 потребовалось ввести специальный закон, «запрещавший спаривание ирландок (которые были наиболее дешевы и многочисленны) с африканцами с целью производства рабов на продажу», поскольку это снижало рабочие качества «черной породы» и сбивало цены на «природных» чернокожих, уменьшая прибыльность экспедиций по завозу рабов из Африки.

Впрочем, на собственные потребности этот запрет не распространялся. Поэтому ирландок частенько использовали для выращивания квартеронок, которых, в своих поместьях заготавливала заботливая родня, радея о половом воспитании своих отпрысков и профилактике гомосексуальных склонностей мужской половины, что в этих местностях было немаловажно.

Однако, квартеронки получались в лишь третьем поколении. Процесс их выделки был не быстрым и не отличался высокой производительностью. Лишь третья часть полученного в результате потомства годилась для использования в намеченных целях. Так что ждать больших доходов от продажи попавших в его распоряжение «дам», капитану не стоило. К тому же, одна из них оказалась не первой свежести, а вторая находилась в том склочном возрасте, который недолюбливали и любители зрелых женщин, и те, кто предпочитал что-нибудь помоложе. Хотя и на таких охотники найдутся, однако быстро сыскать хозяев для них было не просто. Единственное их достоинство – более или менее пристойное происхождение, в том смысле что, в отличие от «английского товара» эти, по крайней мере, не промышляли проституцией в лондонских подворотнях и скорее всего, были здоровы.

Следовало учитывать и то, что сегодня расположение духа команды было особым. Изредка такое бывало, когда корабль больше месяца болтался в море. По опыту, капитан знал, что вряд ли кто из сегодняшних пленниц, попавших в руки матросов, доживет до выкупа.

Даже он не мог игнорировать это настроение, без угрозы для своего авторитета. В такие моменты, противопоставлять себя команде – смертельно опасно. Да и потом, чрезмерная меркантильность в подобной ситуации могла дорого ему обойтись. Это бы запомнили. И надолго!

Должность капитана – выборная. Он каждый день должен доказывать разномастному, многонациональному сброду право занимать ее, при необходимости посылая любого из них в огонь и воду, а иногда и на верную смерть.

Несколько минут капитан обдумывал, как поступить, прислушиваясь к внутреннему голосу и звукам за дверью.

Затем он придвинул кресло, обитое зелено-голубым полосатым атласом, с ручками из причудливо перевитых полированных лиан, и уселся напортив женщин. Жестом он приказал девушке подойти к нему. Та не осмелилась возражать.

– Чем ты занималась, София-Розина? Что умеешь делать?

Капитан пальцем приподнял за подбородок ее, хотя и симпатичную, но густо обсыпанную крупными веснушками мордашку.

– Маня учили вышивать шелком и сервировать стол. Еще я умею разводить цветы на клумбах и полетах, – ответила девушка дрожащим голосом.

– Этого я и боялся, – буркнул капитан.

Шум на палубе усилился. В разных концах корабля кричало несколько женщин. Одни из них вопили жалобно, выкрикивая чего-то, другие истерично, словно отбиваясь от стаи собак, третьи натужно, будто преодолевая навалившуюся на них тяжесть.

Рядом с каютой истошно закричала девушка: «Не надо! Не надо!», потом слова стали неразборчивыми, слышалось лишь тихое повизгивание. Через некоторое время послышался взрослый женский голос. Он страшно выл на низкой, звериной ноте, сначала монотонно, потом толчками. Голос то затихал, то раздавался с новой силой, иногда срываясь на хрип, свидетельствуя о том, как часто у «дамы» меняются партнеры.