Харита Барсукова - Третья попытка Анны

Глава 1.

– Это девятый вагон?

– Десятый, садитесь уже, – скомандовала приятная плотная проводница, обмотанная шейным платком в серый горошек и очень даже видимой невидимкой пристегнутым сбоку к чёрному парику беретиком, – едем ведь уже.

Я влетела со своим повидавшим немало вокзалов и аэропортов саквояжем в тамбур, и моя спасительница, тотчас лязгнув скрипучей лестницей, закрыла дверь. Клавдия Матвеевна, как гласил бейджик на пышной груди, будто ожившая, но слегка постаревшая стюардесса с эсесеэровского календарика про Аэрофлот, засунула под мышку пыльный флажок непонятного цвета и отправилась по своим делам, я же перешла в соседний вагон в поисках своего места.

Соседи уже успели разложить багаж и свои чайные припасы, и сидели, безлико уткнувшись в телефоны.

Дурацкая черта везде опаздывать и в этот раз не дала сбоя. Выскочив на Черкизовской, мне пришлось преодолевать все звенящие рамки Восточного вокзала со скоростью бегуна-олимпийца. Слава богу, что не стала выпендриваться и надела лёгкие тенниски, а не новые малахитового цвета замшевые туфли на каблуках, как хотела. Уж точно бы валялась со своей поклажей на платформе с ободранными, как в детстве, коленками.

– Дааа, несолидно бы вышло, – подумала я вслух, следя за мелькающими всё быстрее бетонными ограждениями, и только тут вспомнила, что не успела купить ничего пожевать. Сегодня утром только и успела заглотить кофе на ходу, теперь же голод подступал лёгким, но убедительным потрясыванием.

– Чёрт, ещё и это, некстати.

Пробовала читать ленту в "телеге", но в голову одновременно лезли мысли о методах семейной психотерапии, печеньках к чаю, свободе женщины и почему-то о детстве.

– К чему снится эдельвейс? – мелькнуло в потоке мыслей воспоминание о неясном сне накануне. Точно помню, что это был эдельвейс, хоть и выглядел он как фиалка, нет, скорее, как анютины глазки обыкновенные, кажется, именно их ещё моя всезнающая подруга виолой называет.

– А как вообще выглядит эдельвейс? Надо будет загуглить…

Помню себя с двух лет, а отчетливо с четырёх. Когда заболевала и бывала в температурном бреду или дремоте, мне "снились" непонятные мне обрывки событий, неизвестные, но смутно кажущиеся знакомыми люди, странно говорящие и необычно одетые… А тут – эдельвейс. Слово красивое, да, надо загуглить.

Так мы проехали минут 20-25 и поезд стал неторопливо замедлять ход. На приближающейся незначительной станции я увидела стеклянный павильон "Возьми в дорогу". Проверила, на мне ли сумочка с документами, и направилась к выходу в надежде купить что-то съедобное. Шанс успеть за 2 минуты стоянки определенно был.

Быстрым шагом продефилировав по вагону, проскочила мимо равнодушно посматривающей по сторонам проводницы и рванула к киоску. Желающих закупиться в киоске не было, это плюс. Я кивнула в сторону любимого Юбилейного и нервно оглянулась – наша пасмурная хозяйка девятого вагона оставалась на посту в комплекте со всем составом. Как только я дёрнула бегунок молнии сумочки-кармашка, Курт Кобейн динамично и, как всегда, не вовремя, но отчаянно начал играть…

– Алё, добрый день. Да, я, спасибо, всё хорошо. Не-не, неделю была не в городе, переподготовка, да, конечно. Есть ещё несколько окошек. Сейчас посмотрю, достану ежедневник, минуту. Да, и через три недели есть, в среду после 16 можно в 17.30. Хорошо, записала. Ну, если супруг снова откажется, приходите сами. Да, договорились. Запишите себе, пожалуйста. Ну всё, ок, договорились, до встречи. И вам доброго…Ээээ…

«Ну, не зараза ли проводница, а? Хоть бы крикнула, видела же меня», – досада яростно вскипела во мне.

Последний вагон уходящего поезда мне было уже не догнать.

– Вот клуша, зато с печеньем. Ааааа, – вдруг показалось, что мой грудной стонущий выдох разрезал пустой перрон надвое, – и что делают в такой ситуации?

Навскидку пришла в голову лишь сцена из Рязановского «Вокзала для двоих».

Я засунула голову в стекляшку и потребовала у продавщицы, оказавшейся молоденькой смуглой девушкой:

– Где у вас тут начальник вокзала?

– В здании, наверное, а где не знаю. Уехал? Сочувствую. Да вы не расстраивайтесь. Печенье-то не забудьте.

Пачка Юбилейного победно поместилась в моей ладони, как будто зная, что вот из-за таких плюшек-печенюшек и летят все планы приличных людей, запуская известный эффект бабочки…

– Девушка, ещё вопрос, как ваша станция зовётся?

– Железнодорожная.

–Ну, это ясно, что не авиационная, юморок ваш заценила, название у неё какое-нибудь имеется, или так, безымянный полустанок?

– Железнодорожная и называется, сами читайте, – ответила продавщица и махнула в сторону невыразительной надписи. Она начала раздражаться от неприбыльного разговора с туповатой покупательницей и закрыла окно.

Ничего оригинального моя жизнь придумать не могла. Отстать от поезда из-за пачки печенья на станции с банальным названием и сомнительным содержанием может только большой везунчик. В первые секунды, когда спиной почувствовала движение воздуха на перроне от увозящего мой саквояж и планы на завтра локомотива, хотелось расплакаться. Помог врождённый оптимизм, и я представила, как всё по-дурацки вышло. Даже смешно стало, хоть и снова в мыслях рассердилась на равнодушную проводницу:

– Уверена, что Клавдия Матвеевна из десятого меня бы прихватила и не оставила тут куковать. Чёрт побери, и саквояж дорогущий, по цене самолёта.

Спешить теперь не было смысла, я огляделась и направилась к зданию станции. Хотя по дороге и засомневалась, может, надо кричать «караул, па-ма-гиии-теее!», но внутреннего посыла для этого не чувствовалось, а преобладало ощущение рока и какая-то неизбежная воля происходящего…

– Вперёд, за лиловым кроликом, – усмехнулась и чихнула одновременно, при этом едва не выронила на израненный асфальт пачку Юбилейного, – ха, в моём случае за печеньем. Неожиданно тяжёлую дверь открыла уже обречённо и решительно.

Девятый вагон – так и хотелось самой себе съязвить «тот, который после восьмого или тот, что перед десятым» – увёз не только новые, купленные в столичном магазине малахитовые замшевые туфли, «лодочки на рюмочке» как их называли в 80-90-е. В коричневом кожаном саквояже осталась толстая тетрадь записей с курсов по семейной терапии. Студенческая привычка делать рукописные конспекты и даже пометки ручкой, реже карандашом, на полях печатных книг в двадцать первом веке у меня лишь усугубилась. Вот только так и выходит работать с текстом, с лекциями, задействуя моторику с кинестетикой запоминание идёт более-менее эффективно. Понимая свои «старорежимные» привычки, перестроиться не то, чтобы не могу, а скорее не хочу.