Татьяна Иванько - В стране слепых я слишком зрячий, или Королевство кривых. Книга 2. Том 1. Успех

– Приветствую, товарищи студенты, будущие живописцы, или, вернее, вероятные, потому что, несмотря на имеющиеся у части из вас способности, благодаря которым вы стоите здесь, не все дойдут до конца и станут тем, чем сейчас видят себя в своём воображении. Предисловий больше не будет, будем знакомиться, я – Валерий Карлович Вальдауф, ваш Бог и царь на ближайшие пять лет. А с каждым из вас я познакомлюсь, благодаря вашим работам, которые вы сдадите мне к концу занятия. Подписать каждую работу полным именем на лицевой стороне и поставить дату. Пусть ваше имя краснеет, если вы дурно или бездарно выполните задание, привыкайте отвечать за всё, что творите. Итак, сдать… через… – он посмотрел на часы, громадным кругом висевшие на стене за нашими спинами. – Через два часа. Подглядывать друг к другу, копировать, разговаривать вполголоса, делиться карандашами, точилками, разрешается. Выходить из аудитории с моего разрешения. Кто будет готов раньше двух часов, милости прошу, подходите, получите свой «кол» и пойдёте домой. Всё ясно?

Мы, а нас тут всего семь человек, покивали, готовые к работе.

– Отлично. Итак, вашему исполнению предлагаю на выбор: вот этот чудесный виноград, – он сбросил покрывало с высокой тумбы в центре почти театральным движением.

И там оказалось блюдо размером с целый таз, в котором светился виноград – золотистые, чёрные и красноватые гроздья, налитый соском, спелый, аппетитный, кажется, даже пахнущий Молдавским солнцем. Я сам никогда в Молдавии не был, но мне представляется, что там должно быть знойно так, чтобы вызревали такие гроздья и улыбки на смуглых чернобровых лицах. С чего у меня такие мысли, не знаю, наверное, из советского прошлого, когда в телевизоре я смотрел зажигательные молдавские народные танцы…

Но профессор договорил:

– После того, как рисунки будут сданы, возможно, будет разрешено съесть его на брудершафт. Возможно. Но только если уровень ваших работ будет хотя бы достойным. И брудершафт будет только с моей стороны, чтобы вы не строили странных иллюзий и не попали впросак. Если ваши работы будут ниже среднего, виноград съедят студенты Амалии Гавриловны Синицыной, соседствующие с нами через коридор. Второе… – он сбросил покрывало со второй тумбы, на ней была голова Микеланджеловского Давида размером с арбуз, – ну… Этого есть не будем. Натуру можно выбрать по желанию. Всем понятно задание?

Мы опять погудели в смысле «понятно», но, оказалось, Вальдауф ещё не закончил. Он оглядел нас и сказал, уже усаживаясь за свой стол, стоящий на небольшом подиуме:

– Да, чуть не забыл, Олейник получает особое задание, рисует мой портрет. И попробуйте не угодить, польстить или, напротив, шаржировать, получите «кол» с минусом. Теперь всё, прошу приступать.

Ну, мы и приступили. Кто с волнением и даже каким-то трепетом, как маленькая жопастенькая девочка в ужасных розовых «бананах», делающих её попку похожей на целое кресло в мечтах такой же девочки о собственной комнате. Кто-то, с умным видом начал щурить подслеповатые глаза, приглядываясь к предложенным моделям, как длинный кудреватый очкарик справа от меня. Ещё одна девица с гладкими тёмными волосами и «благородным» сухим профилем раскладывала свои карандаши, чуть ли не целую готовальню на столике у мольберта и тоже примеривалась. Один парень с длинным лицом, у которого нижняя челюсть значительно выдавалась вперёд и составляла больше его половины, нервно похихикал беззвучно и, оглядевшись, взялся за угольный карандаш, кстати, нам не было сказано, чем именно работать.

Итак, парней было четверо, включая меня, уже упомянутый очкарик, с длинной челюстью, которого захотелось назвать «Щелкунчик», и ещё один, здоровенный «Илья Муромец», в свитере грубой вязки, похожем на кольчугу, и даже с бородой, хотя вряд ли он старше меня, а мне двадцать два, эдакий гений из народа, с виду.

Девушек всего три. И одну из них я приметил ещё на вступительных. Вообще я девушками не интересуюсь, впрочем, юношами или мужчинами тоже, это они интересуются мной, я – не против, вернее, мне безразлично, я позволяю. Это, чтобы вы понимали. Люди вызывают во мне чисто практический или эстетический интерес вне зависимости от пола. А вот эта девушка, похожая на сексуального эльфа сразу запала мне в душу, ещё тогда, на вступительных. Я видел её после на дворе с коренастым парнем, запомнившимся мне только одним: он полоснул по мне стальным взглядом, когда заметил, что я разглядываю его спутницу. И вот теперь, когда эта девушка оказалась в моей группе, я силился вспомнить, что я тогда подумал о ней, летом… Не вспомнив сходу, я решил отодвинуть эту мысль, пока она не проклюнулась во мне сама. Надо сказать, я всегда бы разбросанным немного, хватаясь сразу за много дел и обрывков идей, я нередко теряю их, но после героина, которым я всерьёз увлёкся в последнем классе школы, память подводит меня чаще.

Но, если уж упомянул об этом… Да, я, Марк Лиргамир, сынок академика с одной стороны и партийной лидерши с другой, моя мама председатель исполкома Пресненского района, вкупе с дедушкой-генералом и вторым, дипломатом в отставке, который на родине и жил-то тольуко последние пять лет, потому что вышел в отставку, я – суперзолотой мальчик, даже бриллиантовый, наследник всего этого интеллигентско-номенклатурного богатства, вырос полный охламон и засранец. Да-да, я это отлично осознаю, но от этого ничего не меняется, потому что самого себя я изменить не в силах. Да и не хотел никогда. Только несколько передозировок, смерть парочки моих одноклассников от той же наркоты, немного охладило мою убеждённость в том, что в жизни надо попробовать всё. Поэтому я позволил родителям устроить меня в клинику для наркоманов, и согласился на переезд с улицы Воровского, где мы жили с родителями, где была моя школа, и жили все мои друзья, в квартиру, конечно, неплохую, но в каком-то чуть ли не в «пролетарском» районе на Профсоюзной. Считалось, что так я окажусь оторванным от дурной компании. В известном смысле это работало, но, скажем так, в одну сторону, если бы я захотел видеть своих приятелей, я всех бы нашел в течение часа. Штука в том, что я не очень-то и хотел теперь, мне хватило приключений на эту тему, от некоего отупения я долго не мог избавиться, это мне не нравилось, потому что живость мысли была, с моей точки зрения, самым большим моим достоинством и лучшим развлечением из всех. А потому я решил с тяжёлыми наркотиками завязать, не исключая для себя прочих, более легковесных развлечений…