Денис Лукьянов - 12 смертей Грециона Психовского

Поэтому раздеться все же пришлось – проверив профессора, скажем так, вручную и с пристрастием, стражи порядка поняли, что все дело в ремне. Почему-то пряжки на нем всегда оказываются какими-то чересчур металлическими. Ничего не оставалось, как ремень снять, кинуть в лоток для вещей к остальному добру и пройтись вновь – рамка пискнула, но нормально, не истошно, предупреждая, что все, мол, в порядке.

Этот маленький побочный квест завершился, теперь пришла пора следующего— найти Аполлонского. Тут, благо, решение оказалось проще – просто взять и позвонить.

Но Федору Семенычу, как и любому человеку, носящему божественную или полубожественную фамилию, такие вещи свойственно было чувствовать – так что звонок, можно сказать, не понадобился.

Точнее, понадобился, но только для того, чтобы Грецион перепугался – за спиной раздался включенный на полную громкость Иоганн Себастьян Бах, стоящий у художника на звонке, и профессор чуть не подпрыгнул.

– Ага! – провозгласил Аполлонский, когда Психовский повернулся. – Ты не опоздал, прекрасно! Я всегда знал, что хотя бы раз в жизни на тебя можно положиться. Вы, Водолеи, сами кого можно на авантюру за уши вытащите, но уж слишком импульсивные и рассеянные…

– Твоя дурацкая привычка каждый раз вспоминать знак Зодиака собеседника когда-нибудь сыграет против тебя, о среброкистый Феб, – ухмыльнулся Психовский.

– Твоя привычка издеваться над моей фамилией тоже когда-нибудь сыграет против тебя, – парировал Федор Семеныч.

Аполлонский, откровенно говоря, совсем не соответствовал своей фамилии внешне – из головы можно сразу выкинуть изображения всех статуй соответствующего божества, которые, как и другие в Древней Греции, выглядели идеально во всех отношениях. Если аналогия со скульптурой мифологического Аполлона в голове все же возникает – справедливости ради, это неизбежно, – то рисующуюся картинку стоит слегка подкорректировать. Правильнее всего представить, что древние Греки не пожалели глины и потратили все запасы на новую статую, отчего Аполлон… пополнел, будто подносить в жертву ему стали исключительно сдобные булочки. Всю атлетичность как рукой сняло – он получился таким низеньким, слегка упитанным, но не прямо уж толстым. Скорее даже капельку коренастым, хотя мускулатура задыхалась где-то под слоем излишней глины. К этому добавилось идеально выбритое лицо, огромные круглые очки в красной пластиковой оправе и соломенную шляпу с гигантскими, «блинными» полями, с которой этот модный Феб не расставался ни на миг.

Такое изображение, конечно, мог придумать какой-нибудь очень навороченный греческий скульптор, правда все остальные сразу же затравили бы его, не восприняв столь креативного взгляда на привычную часть жизни (уж сколько времени прошло – а все одно и то же).

Но таким и был Федор Семеныч Аполлонский, шляпа которого, кстати, слыла красной тряпкой для Психовского – как только он не пытался круглые сутки намекать художнику, чтобы тот ее выкинул ко всем чертям. Но упрямство Аполлонского не знало границ.

В этом они с Греционом – здесь и сейчас – были весьма непохожи.

– Я тебя, наверное, не удивлю, но наш рейс задерживают, – Федор Семеныч ткнул рукой в огромное табло.

– Но хорошая новость, как я понял, в том, – профессор прищурился, что откладывают… всего на полчаса?

– Именно! Так что предлагаю пропустить по чашечке кофе, ну или чего покрепче.

– И почему я не удивлен уточнением про что-нибудь покрепче? Видимо, подношения богам все же лучше делать именно хмельными напитками.

– Полно, прекращай, а то скормлю тебя дракону-комодо.

– Даже не подумаю.

Психовский рассмеялся, поправляя рюкзак и зашагал, оглядываясь по сторонам и насвистывая под нос назойливую мелодию – точно ребенок в магазине игрушек.

– Грецион! – окликнул художник.

– И что ты придумал на этот раз?

– Я-то? Да так, ничего – просто сказать, что ты идешь вообще не в ту сторону.

– А! – хлопнул профессор в ладоши. – Ну и ничего!

– Ничего, ничего, страшно представить, как ты один дома справляешься, – закатил глаза Федор Семеныч и посчитал нужным добавить: – Водолеи…

Кафешки в аэропортах – весьма особые места, где царит уникальная, непередаваемая атмосфера сдавленного пружиной ожидания, что вот сейчас, совсем скоро, ты взлетишь, и начнется невероятное путешествие, а пока надо залить свой топливный бак кофе, чаем или коньяком, это если очень боишься летать. Здесь и вкус напитков даже какой-то другой, более полный и раскрытый, что ли – словно насыщенный всеми возможными эмоциями, которые, попадая в организм с жидкостью, взрываются в голове фейерверком приятных ощущений.

Конечно, в таких кафешках работают и особые официанты – это люди всегда бывалые, повидавшие такое количество разных клиентов из разных стран, что удивляются уже редко чему. Внешне эти официанты ничем не отличаются от всех других, но внутри у них жужжит особое ядро, которое взращивается как раз-таки в таких кафешках. Эти люди готовы к любому развитию событий, они быстры, сообразительны ну, одним словом, просто особенны , и все тут.

У одного официанта глаза на лоб полезли, пока бедняга выслушивал профессора, но хотели рвануть куда выше – остановило их лишь то, что выше лба подниматься было некуда, законы физики не позволяли им взмыть под потолок и стать еще парой-тройкой спутников Юпитера. Первое легкое удивление внутри молодого человека, обслуживающего Психовского с Аполлонским, заскреблось еще когда Грецион снял верхнюю одежду – ладно, ничего особо удивительного в желтой футболке с гремлином, розовых брюках и зеленой толстовке на молнии не было, но как-то в сердце у официанта кольнуло. Потом профессор, кстати, избавился от теплой ушанки и сменил ее на желтую бейсболку, в которой так и остался сидеть.

А вот теперь официант принимал заказ, а глаза все норовили и норовили покинуть атмосферу на реактивной тяге.

– Я прошу прощения, но вы точно ничего не перепутали? Вы точно хотите, чтобы я принес вам зеленый чай с молоком и ликером?

– Вы спрашиваете уже второй раз, – непрозрачно намекнул Грецион. – Да, я хочу, чтобы вы сделали именно это.

– Может, все же лучше приготовить кофе? У нас очень большой выбор… – видимо, в этом оттиске реальности о чае матча слыхом не слыхали.

Психовский тяжело вздохнул.

– Ладно уж с вами, давайте тогда просто…

Федор Семеныч не дал ему договорить и, оторвавшись от уже второй сигареты, сказал:

– Не слушайте его, в этих делах он совершенно мягкотелый. Так что тащите то, что он просил, и нет, не предлагайте других вариантов. Все тут, он сам потом будет жалеть, что не настоял. Вот будь он каким-нибудь там Козерогом…