Виктор Вассбар - Правду славим

– А что будет? – спросил Ромашов.

– Демократия, Фёдор Ильич, демократия!

– И что это такое, демократия?

– Власть народа, Фёдор Ильич, но не в понимании вседозволенности, что хочу, то и ворочу, а в ответственности каждого перед всеми и перед теми законами и решениями, которые приняли коллегиально.

– Власть народа, – задумчиво проговорил Парфёнов. – Но народ в России малограмотный. Много он нарулит?

– Научится! – ответил Герасимов.

– Пока научится, страну-то и похерит, – с горечью проговорил Парфёнов. – А потом спохватится и волей неволей обратится к тем, кто умеет управлять государством, а умеют политики, а они, извините, не из крестьян и рабочих. Возьмите того же Ленина, – чистейший дворянин. И вся его революционная клика тоже состоит из дворян, решивших поиграть в демократию путём подъёма солдатских, крестьянских и рабочих масс на противление законной власти, – на революцию. Вот объясни ты мне, Николай Николаевич, как донести до сознания нижних чинов, что всякие революции во время войны во вред государству? Разве ж можно сейчас бунтовать? Сейчас, когда война становится все ожесточеннее и все ужаснее. Удушливые газы, огнеметатели, горны, минные галереи, бесчисленные аэропланы – всего этого в 15-м году мы не знали, а теперь у нас прямо-таки французский фронт. Техника и организация нам никогда не давались, а некоторые усовершенствования, которых мы на третьем году войны с грехом пополам добились, решительно ничего не значат по сравнению с тем, что за это время сделали немцы. Что же мы всему этому противопоставим? Каратаевский дух «серых героев» и беззаветную храбрость «суворовских орлов!». Но ведь это фраза – факты же говорят о другом.

В полку недавно получен приказ стрелять по своим, если кто бежать будет. В соседней дивизии опять беспорядки и опять расстрелы. Отношения между артиллерией и пехотой с каждым днем ухудшаются. За день до выхода на переформирование пехотинцы забросали ручными гранатами наш наблюдательный пункт, а разведчика 5-й батареи нашли мертвым в пехотных окопах со штыковой раной, немецкой атаки в то время не было. Сама же пехота сейчас никуда не годится; необученная, неспаянная и трусливая, она все меньше и меньше выдерживает натиск первоклассных немецких ударных батальонов. Как-никак, все это свидетельствует о такой степени падения пресловутого духа русской армии, при которой продолжение войны становится почти что невозможным. Нет, без дисциплины, точного выполнения приказов никак нельзя! Любая армия без точного исполнения воинских уставов, поставленных и проверенных столетиями, потерпит поражение. Имеем мы на это прав? Нет, друг вы мой! Не имеем! А потому стоял за точное исполнение приказов и строгую воинскую дисциплину, и стоять буду, чтобы не случилось, хоть переворот земной поверхности.

– Полностью с вами солидарен, Леонид Самойлович, – согласился с Парфёновым – Ромашов. – Бунтовать никак нельзя. Иначе, что ж это за армия такая?! Вот хотя бы такой пример. Солдаты, с которыми я прошёл всю войну, нередко принимают мои приказы в штыки. Понятно, всем война очертенела, никому не хочется умирать. Но как же в таком случае наша родина, отдать её без боя врагу? Я им говорю о необходимости полного разгрома врага, молчат, головой кивают, а делают всё по-своему. С неохотой подчиняются, приказы исполняют абы как, оттого нередко гибнут по своей вине, а потом обвиняют во всём командиров, якобы мы отдаём неверные, необдуманные и губительные для них приказы. Мы, видите ли, виноваты в их бедах, а не их распущенность, разгильдяйство и непослушание. Благо, что пока не выдвигают свои требования, но, думается, это до поры до времени. Создали какие-то солдатские комитеты из полуграмотных нижних чинов, которые развращают армию. Приказы командира полка теперь утверждаются ими. Это, прям, бред какой-то, сплошная анархия. Порой думаю, не бросить ли всё к чёртовой матери, и бежать, куда глаза глядят, ан нет, понимаю, оставь всё это, – Фёдор Ильич окинул взглядом пространство возле себя, – как тут же найдутся те, кто за ломаный грош продадут Россию хоть немцу, хоть самому дьяволу.

Было, получил я приказ закрепиться на окраине деревни и сжечь несколько крестьянских хат, расположенных на расстоянии прямого выстрела от окопов и стеснявших обстрел.

Мне пришлось трижды повторить свое распоряжение. Командиры взводов, – молодые прапорщики уныло повторяли «слушаюсь», а хаты все не горели.

Я стоял у окопа роты, когда вернулся дозор с унтер-офицером, посланный сжечь хату. Так он со слезами на глазах докладывал, что в хате три женщины и пятеро детей. Уступая их просьбам, вернулся доложить мне об этом.

Я постарался объяснить ему и солдатам те выгоды, которые немцы смогут извлечь в бою из наличия этих хат. Командиры взводов, и солдаты хором меня заверяли, что за нами остается преимущество хорошо устроенного окопа, ручаются, что своего окопа немцам не отдадут, лишь бы я помиловал хаты или хотя бы отсрочил их сожжение.

Вот так слишком часто в последнее время между офицерами и солдатами пролегает настоящая пропасть, преодолеть которую порой не могут ни те, ни другие.

В результате, сдали мы деревню и окопы не помогли, четверть роты полегло.

– Да, господа офицеры! Всё верно, – слушая Парфёнова и Ромашова, проговорил прапорщик Герасимов, – добавлю лишь то, что пехоты у нас нет. Пополнение с каждым разом все хуже и хуже… Да и той почти нет, – махнул рукой. – Шестинедельной выпечки прапорщики никуда не годятся. Как офицеры они безграмотны, – юнцы, у которых молоко на губах не обсохло. Они, скажу я вам, не авторитетны для солдат. Они могут героически гибнуть, но не могут разумно воевать. А продовольствие, а фураж?.. Как у нас с этим? Ведь, в сущности, ни того, ни другого не доставляют, все это надо промышлять, за всем надо охотиться, как за дичью, и, ей-Богу, я, батарейный командир, чувствую себя более помещиком в неурожайный год, чем строевым офицером. Нечего удивляться, что при таких условиях у нас, – у кадровых офицеров, начинают иной раз опускаться руки и появляться мысли, как вы правильно выразились, Фёдор Ильич, плюнуть на всё и податься куда-нибудь поглубже в тыл. А солдат?.. У него мысли вернее наших, он глубже всё видит. Вот вы говорите – дисциплина, порядок, согласен, без этого в армии нельзя. А разве ж можно нам, коли мы такие поборники дисциплины и порядка, оставлять солдата без горячего обеда, без бани и чистого белья?.. Почему мы об этом забываем?.. Скажете, не забываем, что такие ныне условия, а солдату наплевать на все условия, ему вынь да положь, что требуется по уставу, а потом и требуй с него по уставу. Так-то вот, господа офицеры! Царя нет, армией управляют безграмотные генералы и немцы… Э-хе-хе! – тяжело вздохнул Герасимов. – То-то ещё будет… Попомните!..