Светлана Светленькая - Кот в яблоках с карамелью

Теперь это была самостоятельная независимая девушка двадцати одного года от роду с волевым, практически мужским характером, правильная, выдержанная, честная, с обостренным чувством справедливости по отношению к другим.

У нее сформировалось четкое представление о себе как о серой мышке, как неоднократно называли ее родители, когда думали, что она не слышит, и о гадком утенке, которому не суждено превратиться в прекрасного лебедя. Ни фигуры 90-60-90, ни длинных ног от ушей, ни больших голубых, как у сестры глаз, ни копны светлых, как у матери, волос у нее не было. Ее прямые волосы приходилось обрезать по плечи, они не поддавались никакой завивке и всегда имели неопределенный цвет: ни то каштановые, ни то русые, да еще к какой-то вульгарной, по словам матери, рыжинкой. Но и со своей внешностью девушка уже свыклась, и поэтому ее не ранили слова подруги, единственной подруги, которая разгоняла всех остальных желающих общаться сокурсниц. Да по сути Кире и некогда было общаться, бегать по ночным клубам, да и время на другие развлечения у нее не было. Один раз в месяц она звонила родителям, даже не для того что бы сообщить как у нее дела, они никогда не спрашивали, а просто узнать что у них все хорошо, что все живы и здоровы. Первое время она пыталась звонить сестре, но та все время куда-то спешила, и постепенно она перестала ей навязываться.

И вот теперь эта «сильная, правильная с обостренным чувством справедливости девочка» сидела на корточках и сжимала руками голову. Как быть, как успокоить единственную подругу. Ей было жаль Лильку, ни то чтобы Даниил был у нее первым и единственным, конечно, нет. Но он был Даниилом Строговым, легендой не только универа, но и всего города. Красивый, спортивный, за версту видно породу и воспитание. Вокруг парня всегда кружился хоровод разноцветных бабочек. Лилька же была стрекозой – стройной, красивой, в прозрачных невесомых нарядах. Лилька сама выбрала ее в подруги, сама подошла в первый день занятий, сама села рядом, и вот сейчас Кира впервые не знала, что ей делать.

Ей, как и всем девчонкам нравился Даниил, он был для нее идеалом, эталоном мужчины, недоступной мечтой, до которой не доехать, не доплыть и не долететь. И теперь,после всего, она осознала, что постамент, на который она воздвигла своего кумира, дал трещину.

Она с трудом заставила себя подняться, накинула на плечо лямку сумки и пошла к выходу. Впервые она не смогла заставить себя пойти и взглянуть в глаза подруги, боялась увидеть Строгова и принять от него кольцо. Она любила его, ну, или была влюблена, это было ее первое подобное чувство. Она часто общалась с парнем, иногда спорила с ним, когда их занятия пересекались, он не был снобом, хоть и чувствовалось, что из очень обеспеченной семьи, ценил женский ум, подтрунивал над женской логикой. По крайней мере, Кирке так казалось.

Девушка вышла из здания в какой-то прострации, побрела привычной дорогой через сквер к общежитию. Телефон тренькнул, и она прочла сообщение от Лильки: «Сегодня идем в ночной клуб, отговорки не принимаются». Кира бросила телефон в сумку и взбежала по ступенькам в прохладный холл. Проскользнула незаметно мимо вахтерши тети Клавы, поливающей цветы, и заскочив в маленькую комнатку, закрыла за собой дверь. Телефон тренькнул еще раз, девушка просмотрела: кто-то неизвестный прислал видео, где ее единственная подруга договаривается с Даниилом отложить предложение до ночного клуба, так как Кира там обязательно будет и на предложения со сцены точно не сможет отказаться. Первой мыслью девушки было позвонить и спросить, что задумала подруга, и какую роль в этом замысле она отвела ей, но ее телефон был отключен.

А за окном, было начало сентября, в открытую форточку доносились звонки трамваев… Девушка не знала, сколько времени она просидела на полу, опершись о батарею отопления. Кажется за окном начало смеркаться. Кира вздрогнула и словно выплыла из прострации, в которой находилась последние несколько часов.

Как быть? Как? Конечно, Даниил привык получать то, что хотел, даже особо не настаивая и не заморачиваясь. И, наверное, она была бы счастлива с ним, вокруг бы все завидовали. Он никогда бы не поставил ее в неловкое положение и заботился о ней. Но дело в том, что она не чувствовала себя пригодной на роль домашней кошечки. Она не хотела быть подобранной, отмытой и облагороженной. И уж тем более не могла предать Лильку – как потом с этим жить. Поэтому Кира достала косметичку и нанесла боевой раскрас «А ля Серая мышь-выходит на тропу войны», достала подаренное тетей Лорой новое платье из тёмно-синего кружева – оно было таким красивым и очень шло ей. Когда она впервые примерила его, ей хотелось, что бы именно Строгов увидел ее и… «Но надо выбрать деревянные костюмы», – в голове прозвучали слова некогда популярной песни. Телефон тренькнул еще раз, опять кто-то прислал видео. Кира хотела бросить телефон на кровать, но первый кадр привлек внимание. Она нажала на кнопку и, увидев изображение на экране, в который раз за день опустилась на корточки, сжавшись в комочек. Она не рыдала, не выла и не кричала, гладя как на экране ее единственная подруга договаривается с друзьями Андрея Ревина – популярного в универе ловеласа и бабника, больше известного как Рева. Лилька сама обещала напоить подругу, от ребят требовалось затащить девушку в постель и снять на видео, потом переслать видео Даниилу Строгову. Парни наотрез отказались, только Кирка этого уже не видела, телефон выпал из ее ослабевших пальцев. Она сжалась в комочек, мир вокруг нее почернел и скукожился. Предательство подруги, ради которой она два месяца работала ночами, чтобы та смогла пойти на светскую тусовку с очередной «любовью всей жизни»; ради которой бегала через весь город, когда та лежала в вендиспансере после подарка от очередного мачо, и носила ей еду утром и вечером, потому что Лилька противно было есть больничную пищу; которой отдала все скопленные за год от подработки деньги на поездку в Турцию со Строговым – не могла же ее близкая подруга поехать в «китайских шмотках».

От накатившей тоски и боли, которая корежила и рвала на части, Кирке хотелось выть, но она не могла себе этого позволить: мог кто-нибудь услышать. В какой-то миг ей захотелось просто открыть окно и шагнуть вниз, или шагнуть под трамвай, или прыгнуть с моста, чтобы вдруг стало больно физически, и рвущая боль внутри выплеснулась наружу. Ей казалось, что она разучилась дышать, казалось, что она отделяется от своей оболочки и видит себя со стороны. Пыталась шутить, что вот так черепицею шурша едет крыша не спеша. Но только это уже не помогало, она не могла себе позволить даже такой малости, как умереть, ведь тогда она доставит неприятности родителям, подведет их. Девушка, сжав голову руками, застонала.