Томас Майн Рид - Гвен Винн. Роман реки Уай

– Нам придется совершить небольшой взлом и похищение. Отплатим им их же монетой; или подорвем священника на его же петарде!

– Боюсь, это будет трудно.

– Конечно. И не только трудно, но и опасно. Скорее последнее, чем первое. Но это нужно сделать, в противном сулчае мы должны совсем отказаться.

– Ни за что, Магон! Какова бы ни была опасность, я готов рискнуть. И мы можем рассчитывать на Джека Уингейта. Он будет рад начать действовать.

– Ах! Его нетерпение может быть опасно. Но мы попробуем удерживать его. Я не вижу особых трудностей, если будем действовать быстро. К счастью, есть благоприятные для нас обстоятельства.

– Какие именно?

– Окно.

– Ага! Где?

– В монастыре, конечно. То, которое пропускает свет – немного, конечно, – в келью девушки. К счастью, моя сестра узнала, какое это окно, и видела его снаружи. Оно выходит на территорию, где отдыхают монашки; иногда туда допускают и школьниц. Кейт говорит, что окно высоко, но не выше верха стены сада. Так что лестница, по коротой мы переберемся через стену, поможет нам добраться и до окна. Больше сомнений мне внушают размеры самого окна. Кейт описывает его как очень маленькое, и посредине вертикальный стержень. Она считает – железный. Дерево или железо, его мы сможем убрать; но если херефордширский бекон сделал вашу фермерскую дочь слишком полной, чтобы пролезть в окно, тогда вместе с ней застрянем все мы трое. Мы должны установить это, прежде чем попытаемся ее вытащить. Судя по тому, что рассказала сестра, мне кажется, мы сможем увидеть окно с крепостной стены. В такой случае мы смогли бы произвести некоторые измерения и строить догадки на этом основании. А теперь, – продолжает майор, переходя к программе действий, – ваш уайский лодочник должен написать записку свой возлюбленной – я продиктую ее ему. Сестра передаст записку каким-нибудь способом.

– А что потом?

– Пока ничего. Но мы должны готовиться к свиданию, которое назначит лодочник в записке.

–Ее можно написать прямо сейчас, верно?

– Конечно. Я тоже об этом подумал. Чем быстрей, тем лучше. Позвать его?

– Делайте, как считаете нужым, майор. Я вам доверяю во всем.

Майор, встав, позвонил в колокольчик. В двери столовой показался Муртаг.

– Мурт, скажи твоему гостю на кухне, что мы хотим с ним поговорить.

Ирландец исчез, и вскоре на его месте появляется уайский лодочник.

– Заходите, Уингейт, – говорит капитан; Джек заходит и остается стоять, слушая, зачем его позвали.

– Писать умеете, Джек?

Вопрос задает Райкрофт.

– Ну, капитан, я не очень много пишу, но кое-что написать могу.

–Достаточно, чтобы Мэри Морган сумела прочесть, думаю.

– О, сэр, я так хочу, чтобы она получила мое письмо!

– Есть такая возможность. Я думаю, мы вам можем это пообещать. Если возьмете вот эту ручку и напишете то, что продиктует вам мой друг майор Магон, вероятно, записка скоро будет в ее руках.

Никогда не брали ручку так охотно, как хватает ее Джек Уингейт. Потом, сев за стол, как ему приказали, он ждет.

Майор, склонившись над ним, как будто думает о содержании записки. Но это не так. На самом деле он размышляет над астрономической проблемой. За ее решением он обращается к Райкрофту, спрашивая:

– Как сейчас луна?

– Луна?

– Да. В какой она четверти? Ни за что не могу вспомнить.

– Я тоже, – отвечает капитан. – Никогда ни о чем подобном не думал.

– Луна в последней четверти, – вставляет лодочник, привыкший наблюдать за ее переменами. – Если небо не затянуто тучами, она светит всю ночь.

– Вы правы, Джек! – говорит Райкрофт. – Теперь я и сам вспомнил.

– В таком случае, – добавляет майор, – мы должны ждать новолуния. Нам нужно, чтобы после полуночи было темно, иначе не сможем действовать. Посмотрим. Когда это будет?

– Через неделю, – быстро говорит лодочник. – Тогда она зайдет, как только сядет солнце.

– Подходит! – говорит майор. – Теперь за ручку!

Склонившись к столу и расстелив перед собой лист бумаги, Уингейт пишет под диктовку. Ни слова о любви. Но содержание записки внушает ему надежду, что вскоре он сможет прошептать эти слова на ухо своей возлюбленной Мэри!

– Когда кончится этот ужас? Только с моей жизнью? Неужели я всю жизнь проведу в этой жалкой келье? Я жила так счастливо, до этого самого счастливого дня, который так несчастно закончился! Я так любила, была так уверена в любви – ее награды казались мне обеспеченными – и все впустую – как жестоко кончились сладкие сны и светлые надежды! Не осталось ничего, кроме тьмы: в моем сердце, в этом мрачном месте, повсюду вокруг меня! О, какая это мука! Когда она кончится?

Так оплакивает свою судьбу английская девушка – все в том же монастыре, в той же келье. Однако сама она изменилась. Прошло всего несколько недель, но розы на ее щеках стали лилиями, губы побледнели, черты лица заострились, глаза впали, и в них всегда невыразимая печаль. Девушка похудела, хотя это скрывает просторное платье монашки: Soeur Marie теперь одевается в монашескую одежду, хотя и ненавидит ее, как свидетельствуют ее слова.

Произнося свой монолог, она сидит на краю кровати; не меняя позы, продолжает:

– Я в заключении – это несомненно! И без всякого преступления. Без всякой вражды ко мне. Может , так даже хуже. Тогда у меня была бы надежда на конец заключения. А так ее нет – совсем нет! Я теперь все понимаю – понимаю причину, по которой меня сюда заключили, – держат здесь – понимаю. И причина сохраняется, пока я жива! Милосердное небо!

Это ее восклицание звучит почти как крик; отчаяние охватывает ее душу, когда она думает о том, почему заперта здесь. На этом основано сознание безнадежности, почти полная уверенность, что она никогда не освободится.

Ошеломленная ужасными размышлениями, она замолкает – даже на время перестает мыслить. Но спазм проходит, и она продолжает свой монолог, теперь говоря более предположительно:

– Странно, что друзья не пришли за мной! Никого не интересует моя судьба – никто даже не спросил! А он – нет, это не странно – только об этом очень трудно думать. Как я могла на него надеяться?

– Но, конечно, это не так. Я могу несправедливо судить о них: о друзьях, родственниках, даже о нем. Они могут не знать, где я. Конечно, не знают! Откуда им узнать? Я сама этого не знаю! Знаю только, что я во Франции и в монастыре. Но в какой части Франции, как я сюда попала? Они так же не знают этого, как и я.

– И могут никогда не узнать! Если они не узнают, что станет со мной? Отец небесный! Милосердный спаситель! Помоги мне в моем беспомощном положении!

После этого страстного взрыва наступает более спокойный промежуток, в котором мысли девушки направляют человеческие инстинкты. Она думает: