Томас Майн Рид - Жена дитя

– Милорд, вы гений!

– Ничего особенного. Всего лишь игра в домино.

– Будет сделано. Вы обещаете изгнать Де Морни из вашего двора. Более подходящего человека для такой игры не найдешь.

– Обещаю.

Обещание было сдержано. Де Морни «изгнан», была исполнена и остальная часть программы – вплоть до лишения синих блуз права голоса.

Все произошло так, как предсказывал английский дипломат. Французы, рассерженные оскорблением , нанесенным их послу, в своей враждебности к Англии забыли обо всем остальном. А тем временем был отрезан еще один ломоть от их тающей свободы.

А осуществление заговора продолжалось.

Еще до конца года клятвопреступник русский царь двинул своих клевретов в Южную Германию, погасив пламя баварской революции; солдаты Наполеона Третьего заставили римлян принять презираемого иерарха; а огромная казачья армия – двести тысяч человек – надвинулась на Пушту и угражала загасить последнюю искорку свободы на востоке.

Это не роман – это история!

Пассажиры, пересекающие Атлантику на пароходах линии «Кунард», сидят рядом или напротив друг друга за одним и тем же столом три, а иногда четыре раза ежедневно и могут не обменяться ни словом, кроме самых банальных: «Можно попросить вас передать горчицу?» или «Соль, пожалуйста».

Обычно это мужчины с красивыми женами, с дочерьми в брачном возрасте и с положением в обществе, которым они очень гордятся.

Несомненно, эти несчастные ведут не очень легкую жизнь на борту корабля, особенно когда каюты тесные, а общество не избранное.

Так бывает на «кунардах» только тогда, когда канадские галантерейщики направляются в Англию для закупок на Манчестерском рынке. Тогда пересечение Атлантики становится поистине тяжелым испытанием для джетльмена, англичанина и американца.

«Камбрия» была полна ими; и их общество могло бы утомить сэра Джорджа Вернона. Но эти заокеанские верноподданные Англии слышали, что он сэр Джордж Вернон, бывший гуьернатор Б., и поэтому не фамильярничали с ним, и экс-губернатор был предоставлен самому себе.

Совсем по другой причине пассажиры избегали общества австрийского графа, который, будучи республиканцем, терпеть их не мог. Их верность короне вызывала у него отвращение; казалось, он ищет возможности сбросить кого-нибудь из них за борт.

В сущности он уже был близок к этому однажды и, возможно, тем бы дело и закончилось, если бы не вмешательство Мейнарда, который хоть был моложе графа, но не обладал таким раздражительным температментом.

Роузвельдт сердился не беспричинно, как может подтвердить любой американец, пересекавший Атлантику на «кунардах» в те прежние дни. Эти сверхлояльные канадцы обычно численно преобладали, и их болтовня и перешептывания делали жизнь пассажиров-республиканцев очень неудобной. Особенно таких республиканцев, которыми были Мейнард и Роузвельдт, как показала сцена на пристани в Джерси. Так было до появления более либеральных кораблей линии «Инман»; эти великлепные корабли становятся домом для всех национальностей и поднимают звездный флаг Америки не ниже королевского флага Англии.

Вернемся к нашему тексту; то, что люди могут пересечь Атлантику на одном корабле, обедать в одной и той же кают-компании, сидеть за одним столом и не обменяться ни одним словом, доказывает плавание «Камбрии». Мы имеем в виду капитана Мейнарда и сэра Джорджа Вернона.

За едой они почти касались друг друга локтями, потому что стюард, несомненно, чисто случайно, усадил их рядом.

В первый же обед между ними возникла холодность, которая делала невозможными разговоры. Мейнард, желая проявить вежливость, что-то сказал; его слова были встречены с надменностью, которая оскорбила молодого военного; с этого момента они молчали.

Каждый предпочел бы обойтись без соли, чем попросить о ней другого!

Для Мейнарда это было несчастьем, и он это чувствовал. Ему очень хотелось поговорить с этой странно заинтересовавшей его девочкой; но это оказалось невозможно. Деликатность не позволяла заговорить с ней отдельно; впрочем у него вряд ли была бы такая возможность, потому что отец всегда был рядом с ней.

За столом она сидела рядом с отцом, и Мейнард мог видеть ее только в зеркале.

Зеркало висело на стене каюткомпании, и все трое сидели напротив него.

Двенадцать дней смотрел он в зеркало – во время каждой еды; бросал беглый взгляд на сэра Джорджа, потом выражение его лица менялось, когда он видел другое лицо в полированной плоскости в раме. Как часто про себя проклинал он канадского шотландца, который сидел напротив и чья огромная лапа часто вставала между Мейнардом и прекрасным отражением!

Замечала ли девочка это косвенное наблюдение? Проклинала ли роскошную шевелюру шотландца, которая мешала ей видеть глаза, смотревшие на нее страстно, почти нежно?

Трудно сказать. У девочек в тринадцать лет бывают странные фантазии. И хоть и удивительно, но верно: тридцатилетний мужчина легче привлечет их внимание, чем когда они станут на десять лет старше. Их юные сердца, не знающие обмана, легче поддаются инстинктам природной невинности и, подобно воску, меняются под действием тех, кто вызвал их восторг. А позже знакомство с коварством и жестокостью мира учит их скрытности и подозрительности.

За эти двенадцать дней Мейнард много думал о девочке, лицо которой он видел в зеркале, и часто пытался догадаться, что думает она о нем.

Но вот показался мыс Клие, а Мейнард знал о девочке не больше, чем во время расставания на Сэнди-Хук. И никаких перемен в этом отношении не происходило. И вот, стоя на палубе – корабль проходил мимо его родины, рядом с ним стоял австриец, – Мейнард повторил слова, сказанные ввиду Стейтен Айленда:

– У меня предчувствие, что эта девочка будет моей женой!

Вторично он повторил их в устье реки Мерси, когда к огромному океанскому пароходу подошло вспомогательное судно – тендер, и пассажиры начали переходить на него. И среди них сэр Джордж с дочерью. Возможно, они никогда больше не встретятся.

Каков смысл предчувствия, кажущегося таким абсурдным? Оно возникло с первого же взгляда, когда девочка смотрела на него на палубе; продолжалось во время редкого обмена взглядами в зеркале кают-компании; и вот она бросает последний взгляд, направляясь к трапу на тендер. Каково может быть значение этого взгляда?

Он, тот, кому был адресован взгляд, не мог ответить на этот вопрос. И мог лишь повторить весьма неудовлетворительный ответ, который часто слышал от мексиканцев: Quien sabe (Кто знает, исп. – Прим. перев.)?

Он мало думал о том, как осуществится его предчувствие.