Валентина Воробьева - Приключения Хомяка Колючки

– Ну ладно! Ой, я же не представился! – Дракон хлопнул когтистой лапой себя по лбу. Если бы он так хлопнул по хомяку, то от того осталось бы мокрое место. – Меня зовут О-ро-ти. – Ящер постарался не добавить ни одной лишней буквы в свое имя. – А помощь мне нужна в избавлении от пещерного призрака, что уже год мучает меня.

– Призракаа? – хомяк округлил глаза, задумываясь, так ли он хочет становиться героем. Одно дело спасать хомячиху, тут, если не сделать такого – засмеют. А вот малознакомого дракона, да еще от призрака…, – Вообще, у нас столько дел. На самом деле, у Маги завтра уроки, у меня тоже. Работа, в смысле. А призрака можно и на выходных спасти, как думаешь, друг? – Колючка толкнул в бок суслика, подмигивая ему тем глазом, что был дальше от дракона. Дракон грустно опустил морду.

– Раз уж пришли, давай попробуем помочь. А на выходных я своим огородом планирую заниматься, снова идти в горы не намерен. Расскажи подробнее, Ороти, и не упускай детали.

Зеленый ящер встрепенулся, в глазах зажглась благодарность и надежда. Он рассказал, что уже давно живет в этой пещере, ему тут нравится: климат подходящий, ветра приятные, мало кто дойти сюда может без веской причины, вещи все в углу помещаются. В общем, не дом, а мечта. Но в последнее время в дальних пещерных коридорах, куда Ороти не может пройти, потому что они слишком узкие, постоянно слышится то приближающийся, то отдаляющийся звук «блум». Сначала дракон не обращал на него внимания. Потом стал думать, что так шумит ветер. Или вода недалеко капает со сталактита на сталагмит. Но чем больше он обращал внимание на звук, тем больше неестественного и пугающего в нем слышал. Звук громче становился по ночам. Значит кто-то приближается к его дому. Ороти стал хуже спать, ворочался, вскрикивал во сне, аппетит пропал. А потом он увидел это – здесь глаза дракона стали такими огромными, что почти вылезли из орбит – синий свет, что отражался на стенах коридора. И в ту ночь Ороти не спал, обнимал своего плюшевого барашка – в доказательство дракон достал потасканную и грязную игрушку отдаленно, очень отдаленно напоминающую барана – и с ужасом смотрел на приближение света. В какой-то момент из коридора выпорхнул синий огонек, он был небольшим, но с каждой секундой рос все сильнее, заполняя пространство вокруг, потом раздался тот самый страшный звук «блум», свет осветил всю пещеру, а дракон упал в обморок.

Когда он очнулся на следующий день, понял, что новой встречи не переживет. И ему нужен кто-то, кто сможет пролезть по узким коридорам. А в горах он увидел Фрикиш (тогда он не знал, конечно, как ее зовут), принес к себе, попытался рассказать о своей проблеме и попросить о помощи, но не смог, потому что хомячиха начала на него орать. А дальше время растянулось, стало липким и тяжелым, и дракон даже не знает, сколько это все длилось. У него просто очень разболелась голова, ему было страшно и плохо, а Фрикиш все не замолкала…

Рассказав свою тяжёлую историю, Ороти заплакал. И плакал минут десять, никого не стесняясь. А слезы его, падая, превращались в маленькие сияющие кристаллики.

– Неужели алмазы? – подумал хомяк.

– Бедняга, надо ему помочь, – подумал суслик.

***

Хомячиха яростно стучала лапкой по деревянному полу лифта. Лифт этот был тайный, старый, на хлипких веревках. Но в горах она часто находила камушки для своих ловцов снов, поэтому починила лифт и стала кататься туда-сюда. А теперь, слишком медленно спускаясь, злилась в своем бездействии. Колючка в очередной раз продемонстрировал пренебрежение Фрикиш! Видя, что она обиделась, он не пошел за ней, не успокоил, не обнял и чмокнул в мокрый нос, а остался заниматься какими-то своими делами! Да еще и с дружком притащился ее спасать, будто это не романтический подвиг, а поход за забродившим квасом. Зла на него не хватает за все эти выходки.

Из-за постукивания лапой лифт раскачался больше обычного и даже задел стену скалы. Фрикиш испугалась, что он разобьется, взяла себя в лапы и замерла. Но энергия бурлила и требовала выхода. Поэтому хомячиха начала ругаться:

– Мерзкий! Противный! Эгоистичный! Равнодушный! Плешивый! – на этом эпитете она вспомнила безупречную шерсть хомяка и покачала головой. – Самовлюбленный хомяк! Как он меня бесит! Чтобы он кукурузиной подавился! Чтобы у него несварение случилось! Чтобы он…, – Фрикиш набрала побольше воздуха в грудь, но остановила себя на полуслове. Испугалась, вдруг с Колючкой и правда что-то случится, она же без него не проживет. Слишком сильно любит. Оставалось только вздохнуть и с болью в израненном сердце идти домой.

Не первый раз происходили такие ситуации, в которых хомячиха оставалась наедине со своими эмоциями и не могла ни с кем поговорить. Первое время она пыталась делиться с Колючкой, но тот отпускал язвительные и злобные фразочки, думая, что его обвиняют, поэтому Фрикиш прекратила рассказывать. Друзей в деревне, которым она готова была открыть душу, у нее не было. Оставалось сбегать в работу. Так и сейчас, придя домой, она нашла серп и стала его точить. Наступило время урожая, можно косить и убирать, что отлично ей удавалось. Точильный камень выбивал искры из серпа, а казалось – это искры гнева в душе у хомячихи выбиваются наружу. Когда она вышла, на небе сгущались тучи, но гроза только приближалась. Был шанс выплеснуть всю злость, чтобы, когда хомяк вернется, не накричать на него. Фрикиш стала косить пшеницу, золотые колосья падали под ее ловкими лапами, а шерсть уже через несколько взмахов намокла и потемнела. Шкурка у хомячихи и так была темно-коричневая с подпалинами, но сейчас выглядела совсем черной. Глаза ее яростно горели, она смотрела куда-то вдаль, не следя за движениями лап. Может, наказывала сейчас в фантазии хомяка. Когда дыхание начало сбиваться, а тучи на небе сгустились еще сильнее, Фрикиш затянула песню:

Под песню работа спорилась всегда лучше. Голос у хомячихи был громкий, красивый. Песня неслась далеко вперед, а потом перемешалась со звуками дождя. Но вода не испугала хомячиху, и пока лапы держали серп, еще несколько минут в потемневшем мареве из капель и пшеницы мелькала светлая полоска металла. И только совсем вымокнув и утомившись, Фрикиш пошла домой, не замечая, как сильно плачет вместе с небом.

***

Писатель за столом потянулся. Ему бы хотелось продолжить текст, но текст не хотел продолжаться. Герои грустили и разбегались, плакали и страдали, а ведь не этого он ждал изначально. Предполагалось веселье, счастье, радость, мокрые носы и звонкие поцелуйчики. А тут один хомяк обидел другого, и они разошлись в разные стороны. И кто знает, насколько далеко они уйдут по сказочному континенту? Чай в чашке горчил, нити вдохновения обвисли, а листы рядом с печатной машинкой из белых и притягательных стали какими-то желтыми и несимпатичными. Да и шея… шея затекла.