Андрей Киров - Портрет знакомой женщины

Минут через сорок (однако, долго они ходили!) когда хамса поджарилась и Лена съела пару рыбёшек, я не стал есть, дожидаясь пива, явились эти клоуны. По их мордам я определил, как опытный керосинщик, не новичок в деле злоупотребления спиртными напитками, что они стали пьянее, чем когда пришли ко мне. Санёк, словно в трансе достал из сумки, сшитой из моих старых джинсов моей гражданской женой, что имела место быть в моей жизни перед Таней, всего полбутылки пива. Лена сразу их расколола и набросилась на своего «супружника» – Антона:

– Суки, уже где-то выжрали без меня! А я тут, как дура, жду их, жарю эту ёбаную хамсу, посуду мою, а они – гады, хлещут за углом!

Антон, ейный «муж», начал чего-то бормотать в оправдание. Как и Санёк одет в спортивные синие брюки только с тремя полосами по боковому шву штанин и кроссовки «адидас» – те тоже, кто внимателен, с тремя белыми полосами на каждой кроссовине – отличительный знак фирмы, и выглядел получше и почище чем Санёк, хотя если присмотреться становилось понятно, что молодой «повеса» пьёт уже не первый день.

– Чё ты, Лен, – бормотал Антон, – только пива выпили.

Но по их кривым рожам, становящимися с каждой минутой всё кривее, было понятно, что одним пивом тут дело не ограничилось. Вот тебе и» Андрюх, я тебе хочу помочь!» Заебись ты, Санёк, помогаешь! Сколько раз – я уже научен опытом – пьющим людям нельзя верить ни на микрон, ни на йоту: чего они обещают – всё получается не так, – криво, стрёмно, гадко, всё время получается лажа, оставляющая потом горький осадок.

– Андрюх! – Санёк, находящийся на подъёме под свежей порцией спирто-дряни, начал стучать себя в грудь кулаком, пьянея прямо на глазах всё больше, что как человеку трезвому мне было хорошо видно, не в силах сдержать прущие эмоции чуть ли не бросался на меня, энергично жестикулируя руками перед лицом, – веришь-нет, правда не пили! Но по его алкогольной агрессии и быстро косеющей морде (нам знакомо!) сразу было понятно, что Санёк врёт – нагло-пьяно в глаза, и что они выпили минимум бутылку в два рыла. Лена сразу поняла в чём дело. Значит, уже были прецеденты. Фраербоцнули бедную тургеневскую мисюсь. Мне её даже жалко стало.

– Верю, – говорю – Санёк. Хотя и бульдозеру понятно – они уже в тырло*.

Мне вообще-то было до фонаря, что они там пили, Санёк обещал пива – принёс, но всё равно остался неприятный осадок. К тому же они своими пьяными мелкими разборками втягивали меня; и то, что Санька дёргал алкогольно-агрессивный импульс в мою сторону, и то, что принёс всего полбутылки – было неприятно вдвойне.

– Ладно, Ленк, – сказал я расстроившейся даме, – давай пивка попьём!

Пивка, из принесённого Саньком, досталось мне только стакан: Антон с наглой пьяной мордой «сел на хвост».

– Мне тоже налейте.

Санёк тоже присел, сидит, бубнит, как заведённый:

– Андрюх, веришь нет, не пили мы!

Мне надоел его бубнёж, говорю ему прямо в глаза:

– Пиздишь ты всё, пацан, по твоей пьяной репе видно, что ещё жиранули пузырь в два жала!

У Санька сразу глаза сделались, как у бешеного таракана, он как ужаленный вскочил с клеёной из фанеры табуретки – та со скрипом треснула у неё ножка, – и чуть в горло мне не вцепился.

– Не пили мы, Андрюх – блядь буду, – веришь или нет!

– Иди нахуй, Санёк, не зли меня! А то сейчас по ебалу махом огребёшь! У меня не заржавеет!

Санёк слегка – я остудил его пыл. Стоит, наклонившись надо мной, как демон над юной монашкой – она руки скрестила на груди: «Отойди от меня Асмодей!» – Приготовься, дщерь, насиловать буду!»

– Не пили мы, Андрюх! Веришь – нет! – продолжает «выносить мне мозги».

Лена переругивалась с Антоном, всё пыталась его расколоть, сколько они выжрали, тот тоже чего-то невразумительное долдонил в ответ, типа оправдываясь.

Выпили мы с Ленкой по стакану разливного пива – ни в голове, ни в попе, только душу разбередил. Да ещё со скандалом. Мисюсь злая, курит нервно, чувствуется, обломали бандерлоги её круто.

Эти клоуны замолчали, сидят на стульях, покачиваются из стороны в сторону, как японские бамбуки:" Поник головой до земли, придавленный снегом бамбук…* – как хорошо написал Басё. Жиранули ещё водчонки – больше ничего не надо..

Мне Ленку стало жалко. Что, думаю, мужики, когда пьяные, какие мы бываем сволочи!

Тут она заметила у меня пустые бутылки под столом и стулом, стоящим в углу у батареи с правой стороны у окна: с левой стоял холодильник «Ока», и внесла рацпредложение: – Давайте сдадим бутылки в «Лиге» и возьмём ещё пива!

– Сейчас уже поздно, – говорю, – нигде не принимают!

Тут Антон очнулся, словно только и ждал подходящего момента:

– Напротив нашего дома в круглосуточном магазине принимают тёмные пивные по рублю.

Чего- чего, хоть пьяный, хоть реконструированный, а это он помнит.

Я засомневался что на четверо рыл – двое из которых уже находятся в сильной стадии опьянения, пива, купленного на сданные бутылки – если конечно ещё сдадим и хватит денег, – вряд ли будет самое то на такую команду.

– Пойдем, Андрюш, – почувствовав мои реальные сомнения сказала эта в высшей степени амплитуарная дама, хоть прогуляешься с нами, чем одному дома сидеть.

Тут она попала в точку: в таком состоянии хотя и легкого но похмелья, неумолимо перетекающего в отходняк, сидеть дома одному ждать появления первых вестников «белки» (белой горячки), шевелящихся расплывчатыми суккубами по тёмных углам – одиночество становится невыносимым. Хотя, когда я в нормальном трезвом состоянии с одиночеством на «ты», оно меня не тяготит и не пугает, в отличие от других бичблузеров*, не переносящих одиночества даже в нормальном состоянии, но когда с похмелья, а тем более отходняк – здесь моё уязвимое место. Я могу согласиться на любое пустое беспонтовое предприятие, типа как сейчас пойти с пьяной командой, участвуя в их нетрезвых склоках и делах.

Собрали мы, точнее Лена, все бутылки подчистую в синюю цилиндрическую сумку с оторванной молнией (которую я ещё купил, когда жил с первой женой в Москве – ёбнутой-смешной «старухой Изергиль»), и с какой я уже ходит сдавать – она в коридоре валялась. – На, – говорю Саньку, – неси, ёбаный «папуас», застрелить тебя из арбалета!

Они с Антоном пошли вперёд, как два брата по алкогольной крови по Квокин-бокин роуд-джайл. А мы с Ленкой за ними. Она меня приобняла, прямо сразу, будто знакомы со дня гражданской войны В Америке – там ещё президент Линкольн рулил, – мне неудобняк идти с молодой красивой 18-тилетней девчонкой – матерью 4-летней дочки в розовых носочках, мимо лавочек у подъездов, где тёплыми летними вечерами выползают из своих вонючих бетонно- асбестовых клетей жильцы дома. Вдоль всех четырёх подъездов, как на параде, когда сидящие на лавочке пенсионерки и толстые, оплывшие замужние бабы в халатах – многих из которых я знаю и знают меня. В то советское время, в домах, типа нашего, соседи по подъезду и других подъездах, почти все знали друг друга, и кто чем дышит, а если не знали, то узнавали от знакомых соседей, которые их знали, – вылупили «фонари» на нетрезвую бригаду, прямо как бегемоты из болота наблюдают.