Ян Жнівень - Лучший друг

Пробиваясь сквозь тусклые стеклянные панели аудитории, солнечный свет бил в лицо и мешал пускать слюни на затертую эмалированную парту, частично сохранившую свой презентабельный довоенный вид. Опустив на руку раскрасневшуюся щеку, рядом сидел Яша и хлопал влюбленными глазками, разглядывая молодую учительницу философии. Она, в свойственной ей манере легкого возбуждения и волнения, рассказывала вводный курс в философию Канта. Для нее это – бесконечное восхваление старых мыслителей – было как часть жизни. Некоторых это завораживало и вызывало уважение, но большинство предпочитало прикорнуть на ее лекциях, прижавшись к твердой поверхности холодной парты.

Так же и друг Яши лежал и ловил грезы, не вслушиваясь в ее монолог, изредка прерывавшийся на кашель. Кира Васильевна принялась расписывать схемы на доске, в свойственной ей невротической манере делая размашистые, резкие линии, и, когда приходило время ставить точку, так сильно била в нужное место, что мел готов был разлететься под натиском ее руки.

Яшин друг только больше обмяк под грузом ее наполненных непонятными и заумными словами рассказов, контекст которых был ему настолько чужд, что он только больше погрузился в сон. В конце концов он задремал и противно засопел. Кира Васильевна не выдержала и сделала легкое замечание:

– Постулатов! П-поднимайся! Я что… Я учитель и имею право тебя осечь, – уточнила она, зная скверный характер провинившегося. Кира Васильевна нахмурилась и стала в позу, стараясь казаться убедительной.

Постулатов быстро поднял заспанную кучерявую голову с приклеившимися на лицо потными волосами. Красная щека горела. Еще никогда староста класса не позволял себе подобного с момента обучения, хотя он особо и не сдерживался ранее.

– Кира Васильевна, извините, – он прищурил оба глаза, прячась от дневного света. – Я как-то…

– Меня не волнует, что у тебя случилось! – почувствовав свое превосходство, повысила голос преподаватель. – Егор, если ты хочешь спать – отправляйся домой. Мне на уроке ты не нужен с таким отношением к предмету.

Староста бросил полный боли взгляд на друга, вздохнул и выдавил очередное «извините», после чего положил голову на руку и уперся взглядом в исписанную схемами и цитатами доску. Кира Васильевна откинула локон волос с лица и вернулась к теме, вся счастливо сияющая после победы. Тут произошло то, чего Егор и боялся больше всего и что в последнее время вызывало в нем неконтролируемую агрессию – завел песню сосед по парте.

Длинноволосый и меланхоличный Яша часто любил философствовать на уроках Киры Васильевны, но вот только рассуждения его были совсем не по теме урока. Яша неряшливо собирал эпитеты про свою учительницу, стараясь высказать воздуху вокруг все, что он думает об этой чудной женщине, наивно полагая, что Егор его слушает и соглашается со всем, о чем тот говорил. В свою очередь Егор попытался взглядом указать соседу, что пора заканчивать, но на глазах Яши лежало бельмо любви, от чего тот не замечал совершенно ничего, кроме объекта своего вожделения.

Справедливости ради стоит заметить, что надежды Яши не были глупы и безрассудны. Кира Васильевна была женщина не старая – тридцать один год, – а выглядела она и вовсе на все двадцать пять. В ее репертуаре имелось все, чего хочет молодое и горячее сердце: сдержанная серьезность, игривая натура, светло-розовое тело, опыт, обстоятельность и молодежное стремление к приключениям, которое она так старательно скрывала от класса. Это подметил весь класс еще тогда, когда на очередной экскурсии всех завлекли поглядеть на макеты домов и будущую гордость градостроительства «Новой Республики», а молодая преподаватель, которая в свою очередь пыталась незаметно пробраться к одной из витрин, украла оттуда модель солдатика. Ее окутанный фанатизмом взгляд тогда явно дал всем понять, что она была настоящей авантюристкой, только вот в силу правил своей профессии не имела права показать свое истинное «я». На лице Кира Васильевна носила круглые очки, подчеркивающие ее и без того большие глаза; волосы были закручены в легкие кудряшки светло-золотого цвета, свисающие до ключиц; на правой руке, за что она не раз извинялась перед педагогическим коллективом, была от запястья до локтя большая татуировка в форме женщины, которую оплетают длинные лианы, элегантно огибая самые сокровенные места женского тела.

Так бы Яша и сидел часами, слушая ее сладкий голос, его друг бы тихо скалился от разрывающей его головной боли, но их прервал знакомый звук и мерзкий треск звонка. Звонок подействовал на каждого по-своему: окрыленный Егор скинул тетрадь в прямоугольный кейс и пулей вылетел из класса, оставив Киру Васильевну в небольшом недоумении и даже обиде, а Яша тяжело вздохнул и накинул на лицо длинные пряди, надеясь показать, что он неожиданно уснул. Ненароком оскорбив учителя, Егор вылетел наружу, твердо убежденный, что имеет право валять дурака последнюю учебную неделю, и не чувствуя никаких угрызений совести.

Стоя в темном и отсыревшем с годами человеческого безразличия коридоре университета правоведения и юриспруденции – БИП, – Егор нервно стучал ногой по грязному керамическому полу и в суматохе оглядывался по сторонам. Он крутил в руке подвешенную клипсу, размеченную, как шахматная доска. Будучи человеком крайне нетерпеливым, Егор почувствовал, как его начинает переполнять злость.

Пока он стоял в коридоре, отстукивая ногой какой-то нервный ритм, мимо проходили десятки необремененных интересом даже к собственному предмету лиц преподавателей и сотни витающих в облаках студентов, изредка улыбавшихся чему-то или просто подшучивавших друг над другом. На Егора нахлынуло то самое ужасное чувство, когда кажется, что ты попал не в ту компанию. Хотя, справедливо признавшись себе, он понял, что это чувство росло в нем еще в начале курса и было не новым для него.

Наконец из ленивой толпы показалась высокая фигура с массивными плечами и шеей, черными волосами и черным колечком, подвешенным на леске под левым ухом. Это был парень, гордо возвышавшийся над остальными студентами. Глаза у него были строгие, но вежливые и учтивые, а под нижним веком правого и левого глаза красовались три родинки – такие же, как и у Егора (одна под правым, и две под левым). У парня были грубые черты лица с выраженными скулами, легкой щетиной и маленькими ушами. Лоб его был не очень высокий и блестящий, а губы казались белым швом на фоне красно-бежевой кожи. Этим своим качеством они создавали какую-то синергию с его морщинами постоянного напряжения на лбу.