Светлана Савиных - Дрим-аут

Завтрак ни о чём, дежурный врач, поездка в лифте, кабинет и врач за столом, поглядевший на меня сурово, как отец в детстве, когда я что-то натворил, и сказавший сухо «здравствуйте», рукой указав на стул у стола. Шторы кстати были задёрнуты и горел верхний свет. Было бы странно, подумал я, попросить его открыть шторы и сесть у окна, всё-таки я сюда пришёл не на посиделки, а на собеседование, в смысле исследование или лечение, что-то я запутался и уже не знаю, зачем здесь нахожусь, похоже на разговор по душам.

Врач оторвал голову от бумаг, разложенных у него на столе. Посмотрел на меня отцовским взглядом. Как это у него получается – он же мой ровесник и никогда моего отца не видел?

Он взял со стола одну из бумаг и повернул ко мне. Я аж охнул, это была фотография, где с отцом, в детстве, на рыбалке, сижу на берегу реки с удочкой в руках. Сколько мне там лет? Шесть, семь, даже не припомню, чтобы нас там фотографировали, и такой фотографии в семейном альбоме нет. А может забыл? Когда последний раз его смотрел? Может лет десять назад.

– Когда последний раз были с отцом на рыбалке?

– Вот тогда примерно и был, когда сделана фотография.

– А почему запомнилась?

– Ну, в детстве не умел плавать, и отец в тот раз решил меня научить: вывез в лодке на середину реки и опустил за борт, сказав «плыви». Чуть не утонул, он втащил меня в лодку и больше не пробовал учить, а я с тех пор, хоть и научился плавать, боюсь открытой воды и плаваю только в бассейне.

– Значит, обиду затаил?

– Ну как сказать? Наверное, было жестоко так пытаться научить плавать ребёнка.

– Он хотел, чтоб ты преодолел свой страх и боролся и, хотя бы по-собачьи, доплыть до берега. Вероятно, боялся, что ты растёшь неженкой, маменькиным сыночком, неуверенным в себе и решил дать тебе отцовский урок, как стать мужчиной. Не получилось. Хотя, ты же всё-таки научился плавать. Значит урок усвоен, пусть не совсем.

– Отец редко бывал дома – очень занят был своей работой, поэтому, когда появлялся сразу начинал наверстывать упущенное в моём воспитании, казавшемся ему слишком мягким и не готовившим к суровым реалиям жизни.

– Он считал, что мамино воспитание – плохое?

– Нет, но слишком комфортное для меня и не требующее больших усилий. Как он говорил- «большая песочница».

– Поэтому, ты старался не обращаться к нему за помощью, ожидая очередного жесткого урока или отповеди, типа «думай сам, решай сам».

– Да, что-то вроде этого.

– Может поэтому, родители не стали отговаривать тебя от выбранной специальности: с одной стороны, давая урок самостоятельности, с другой, чтобы не давить на тебя своим мнением.

– Может. Хотя сейчас думаю, что лучше бы отсоветовали, но ведь я бы их не послушал, потому что хотел быть самостоятельным в принятии решения, касающегося моего будущего.

– Так у тебя изменилось отношение к ним, после двух лет самостоятельной жизни?

– Конечно. Стал по ним больше скучать, не хватало маминого уюта и заботы, совета и ненавязчивой поддержки.

– А отца?

– Ну он воспринимается мной сейчас по-другому: я же родился, когда он был примерно моего возраста, и сейчас понимаю, как ему было трудно: он сам был ещё молод и неопытен, чтобы разобраться с собой, а тут такая ответственность за судьбу своего ребенка.

– Значит, правильно понял, что вы стали к своим родителям относиться лучше, больше их понимать?

– Согласен. Но мне не совсем понятно, почему Вы напомнили именно этот эпизод из моего детства и откуда он Вам известен?

– Во-первых, был предварительный разговор с вашими родителями ну и альбом ваш семейный посмотрели, а поэтому заметили, что после этого случая, вы старались не стоять слишком близко с отцом на фотографиях, словно в ваших отношениях возникла трещина.

– Понятно.

– А вы знаете, что мне интересно: какие уроки Вы извлекли из тех бесед, что были проведены здесь с Вами.

– Не знаю. У меня такое чувство иногда возникало, что я говорю с самим собой: эти диалоги были созвучны с моими внутренними, которые вёл на протяжении последних двух лет.

– Спасибо. Это показатель высокого профессионализма нашего персонала. Так всё-таки вы собираетесь менять сою жизнь и как?

– Трудно сразу сказать, надо подумать. Может стоить прислушаться к советам родителей и поступить так, как они предлагают.

– Вы сейчас впадаете в другую крайность: ударившись лбом о жизнь, хотите отказаться от своей самостоятельности и переложить ответственность за свою последующую жизнь на плечи родителей. А вдруг они не правы?

Согласен.

– Ну хорошо, похоже, собеседование с вами подошло к концу. Будем рады узнать, что у Вас всё сложилось отлично и Вы нашли себя.

Он встал из-за стола и пошёл к двери, открыв, оглянулся, пожелал «счастливого пути», и захлопнул её за собой.

Когда он ушёл, не удержался и, из любопытства, подошёл к окну и отдернул штору. За окном был плотный туман, сквозь который ничего не было видно. Быстро вернулся на своё место и вовремя: вошёл дежурный врач, чтобы проводить меня в приёмное отделение, потому что, оказывается, меня сейчас будут выписывать из клиники.

Спустившись в приёмное отделение, увидел Кузьмича. Он проводил меня в раздевалку и выдал коробку с моими вещами. Переодевшись, вернул ему комбинезон и тапочки. Кузьмич выглядел немного грустным, сказал, что теперь ему не с кем будет проводить вечера: так редко встречаются пациенты, хорошо играющие в шашки. Затем вынул и кармана электронный билет, сообщив, что заказал его заранее, зная, когда меня выпишут, и договорился со знакомым водителем, чтобы тот подбросил меня в аэропорт, потому что время – впритык.

Попрощавшись с Кузьмичом, вышел из клиники на крыльцо, где меня уже ждало такси. Под впечатлением, того, что скоро буду дома, увижу родных и естественно наемся маминых вкусняшек, особо не обратил внимание, где проезжали, вроде какие-то бесконечные высокие заборы, мосты, железнодорожные переезды. Правда показалось, что обратно в аэропорт дорога была короче, чем ехал в клинику. Расплатившись с водителем, поторопился к кассе, чтобы оплатить билет и получить оригинал, и уже через полчаса сидел в самолёте, выруливающем на взлёт.

Дома меня уже ждали, оповещённые Кузьмичом, родители, стол ломился от любимой еды, настроение было зашибись, поэтому весь вечер проговорили о том, о чём многие годы молчали или старались не вспоминать. Всё-таки душевные они у меня.

Правда, в ходе разговоров, выяснилась одна странность: отец не помнит ни имени, ни фамилии своего друга, только, что звал Кузьмичом да и только. Кузьмич говорил, что они жили в одном доме с отцом, в одном подъезде, вместе учились, служили и работали на Байконуре, но отец никак не мог вспомнить ни лицо своего друга и не нашёл ни одной фотографии с ним. Решили посмотреть семейный альбом. Перебрали все фотографии, но той, где мы с отцом на рыбалке – не нашли, да и отец не помнит, чтобы нас там фотографировали. Спросил отца, а как его Кузьмич нашёл, через столько лет. Тот сказал, что накануне моего приезда, утром, был междугородный звонок из Москвы. Мужчина, на том конце провода, представился Кузьмичом, и стал рассказывать наши общие воспоминания детства, потом учёбы, службы и совместной работы, на Байконуре. Всё события, пересказанные из жизни отца, были настолько точными, что отец уверился в то, что Кузьмич действительно друг его детства и юности, о котором он почему-то забыл. Тот сказал, что сейчас он работает завхозом в научной клинике по изучению высшей нервной деятельности в Москве, поэтому если что там: лекарства, лечение, пусть не стесняется обращается к нему, ну или какие консультации родственникам – всё устроит. Поэтому, когда я приехал и сообщил родителям о своих проблемах, то отец сразу вспомнил Кузьмича и по, оставленному в памяти телефона, номеру позвонил. Тот сразу пообещал помочь и вечером на мою электронную почту пришло приглашение из клиники. Ну и дальше, что произошло, знаете.