Ренат Мамбетов - Путь Z. Книга первая

– Согласен. Но у меня выбора нет, я обещал сыну. И точка.

Вельде взлохматил волосы и добавил:

– А я обещал Искандеру.

– Мы тоже хотим попасть в цивилизацию, там и закон, и порядок, и медицина, а это очень важно. Здесь простейший аппендицит теперь может привести к смерти, скорая уже не приедет, – произнес Джанаев. – Мы бы хотели с вами… Наверное, – он заметил, как Дарина возмущенно вскинула голову. – В общем, нам нужно обсудить.

После того как за парой закрылась дверь, Вельде с Искандером продолжили разговор и решили, что такие спутники будут только полезны.

К вечеру на дороге появилась машина. Свет ее фар был ярким, ослепил Искандера, стоявшего на крыльце, еще издали. Когда автомобиль приблизился, оказалось, что, кроме обычных фар, у него на крыше стоят массивные экспедиционные фонари.

– Саня приехал! – крикнул в приоткрытую дверь Романов и направился в сторону огромного «форда F 250».

Суворов подошел к делу обстоятельно: кроме ящиков с консервами, мешков с крупами, канистр, инструментов и одежды, из кузова выглядывал автономный генератор. Увидев такие запасы, Вельде восхитился:

– Ничего себе, Александр Сергеевич, я ожидал от тебя серьезной подготовки, но ты превзошел сам себя!

– Спецназ, – развел руками Суворов. – Это тебе не на лыжах в Альпах кататься! Забыл, небось, старого друга! – воскликнул бывший военный и сжал в объятиях Вельде.

За планированием поездки пролетел вечер. Итог был такой. Получилось семь человек с Джанаевым, Дариной, Миланой, которые присоединялись к отряду, и Суворовым. Выдвинуться решили через день – еще день, посовещавшись, оставили на сборы. Двигаться на трех автомобилях – пикапах Искандера и Суворова и арендованном «прадике», баки у всех полные, искать топливо рассчитывали по дороге.

Все было готово к началу опасного пути.

Тайга. Колония строгого режима ИК-11. Тындинский район, Амурская область. 100 километров на северо-восток от поселка Уркан.

54.42226942441796, 125.63928767368036

28 ноября

Три тысячи двести одиннадцать, кап, три тысячи двести двенадцать, кап… В камере было очень холодно, капли падали, разбиваясь о ледяной пол. Металлическую массивную дверь покрывала ржавчина, царил серый полумрак.

«Когда вода в трубе замерзнет, умру и я, – подумал человек, – а замерзнет она очень скоро: судя по изморози на решетках, температура близка к нулю и постепенно опускается». Два, максимум три дня, и в камере останется только окоченевшее тело. Человек, укутанный в тряпье, сидел спокойно, несмотря на мерзкий липкий холод, его дисциплинированный мозг продолжал считать падающие капли.

Он давно уже называл себя Агарес, редко вспоминая свое имя, полученное при рождении. Так повелось еще с юности, тогда интеллигентный студент мечтал стать выдающимся юристом или ученым, доктором юридических наук. Это была середина девяностых, время, когда любой домашний юноша за полгода мог превратиться в матерого волка. Так и произошло. Из Вани Чуйко, отличника и мечтателя, за полтора года вырос Агарес, безжалостный уголовник, штатный киллер криминальной группировки из Москвы – жизнь сломала, так говорили в те годы.

Он отбывал свой пятый и, наверное, последний срок. Не так-то легко провести шестнадцать лет на зоне, если ты попал туда в сорок два. Даже несмотря на авторитет и уважение сокамерников. «А теперь тем более, холод доймет меня совсем скоро», – подумал человек.

Шоркающие шаги в коридоре оттеснили воспоминания, раздался резкий окрик с кавказским акцентом:

– Отвали, чучэло, отвали! Только уснул! Я тэбе кадык вырву, когда выйду! – надрывался кавказец, обращаясь к безмолвному собеседнику.

Послышались хрипы, чавкающие звуки, и шоркающие шаги начали удаляться по коридору. Кавказец не утихал:

– Мэртвячина! Убью!

– Друг гор Ибрагим, как ты правильно выразился, они уже умерли, и убить их нельзя. Поэтому не надрывай свои гланды, – Агарес произнес эти слова негромко, но дагестанец перестал истерично орать.

Привыкший к одиночным камерам, штрафным изоляторам, «крыткам» и прочим прелестным помещениям в местах лишения свободы, Агарес знал, что из любой ситуации есть выход. Но сейчас, запертый в стремительно остывающей одиночке, понимал: это конец – и поэтому не хотел тратить последние дни (а возможно, и часы) жизни на бессмысленные препирательства с Ибрагимом.

Месяц назад в бараке с сокамерниками произошел такой разговор.

– Китайцы здесь? Че ты мне заливаешь, Балагур? Кому на хрен нужна зона в тайге? – здоровенный детина с безусым лицом и бестолковыми глазками обращался к разлегшемуся на шконке пухлячку, похожему на наевшегося сметаны кота.

– Я тебе отвечаю, – лениво тянул тот, – на вертушке прилетели трое китайцев, якобы вопросы у них к узкоглазому, которого недавно сюда этапировали.

– И че?

– И ниче, дубинушка. Один из китайцев помер, температура резко поднялась, и все, – Балагур масляно улыбался. – Бай-бай, и к их китайскому богу полетел.

– Вот так просто взял и помер, господин Балагур? – недоверчиво спросил Агарес, отхлебнув из кружки чай.

К нему Балагур обратился уже без насмешки.

– Да, больничка, сам знаешь, какая у нас.

– И где он теперь?

– На холод положили, на улицу. Хозяин в Москву звонил, сказали ждать, свяжутся с посольством.

– И откуда ты все знаешь, Балагур? – удивился здоровяк.

Балагур оставил его вопрос без ответа.

На следующий день Агарес угодил в одиночную камеру за найденное охраной «перо» – нож. Ему было не впервой, поэтому, как бывалый заключенный, он не переживал. Среди вертухаев тоже люди нормальные есть: ему оставили открытым окошко для передачи пищи, а в камере напротив было открыто точно такое же. Это чтобы он мог переговариваться со штрафником напротив, за определенную плату охраннику, понятно.

Зона стояла в глухой тайге, бежать было бессмысленно, вокруг только лес и холод. К ней тянулась одинокая одноколейная ветка железной дороги, раз в месяц по этой нитке прибывал состав с новой сменой вертухаев. Сотрудники жили в общежитии на территории колонии. Если случалось нечто из ряда вон выходящее: смерть заключенного, беспорядки, попытка побега – прилетал вертолет. Несмотря на то что колония считалась одной из самых строгих, вертухаи были более человечны, чем в других местах. Именно по этой причине Агаресу оставили открытым окошко.

– Агерэс, брат, ты жэ умный, придумай что-нибудь, – голос Ибрагима вырвал человека из забытья.

Агарес даже не стал вставать со шконки, холод забрался под ворох тряпья, которым он обмотался поверх робы, и каждое движение было чревато потерями тепла.

– Смирись, мученик веры, конец близок, – охрипшим голосом негромко сказал Агарес, ему не было дела до страданий бывшего бандита.