Всеволод Воеводин - Слепой гость

Кто были эти люди? Никто их не видел до этого, и никто их не видел потом. Наемные провокаторы, агенты националистов, за несколько рублей согласившиеся предать смерти тысячи мирных семейств.

И вот из нижней и из верхней части города пошли толпы защищать себя, свои семьи, свое имущество от других, таких же обманутых, таких же несчастных людей. И толпы эти сошлись. Мне даже страшно подумать, как это началось. Преступные люди сказали кому-то, что его дом и его семья уничтожены людьми другой национальности. И тот, кому это было сказано, пошел мстить. Тысячи людей стали мстить за несовершенные преступления, за свои разоренные дома, которые на самом деле еще не были разорены.

Началась резня. Резня! Надо вдуматься в это слово. Ведь это же страшно! Не битва, не драка, а резня! Обезумевшие люди врывались в дома, резали женщин, вытаскивали детей на улицу и разбивали им о камни черепа. Обезумевшие люди крушили все вокруг, рвали ковры, били посуду, поджигали дома…

Это было давно. Я пережил с тех пор много радостного и дурного. Но город, уничтоженный ни за что, по неслыханной подлой провокации, до сих пор стоит перед моими глазами. Я помню крики многих тысяч людей, крики отчаяния, страха, боли, крики ярости.

Я убежал на гору и спрятался в кустах ежевики. Оттуда я смотрел вниз. Огни факелов носились по городу. Издали при свете пожаров и факелов я видел женщин с распущенными волосами, бегающих по улицам, кричащих от ужаса, мужчин, полусумасшедших от ярости, мужчин, которые смотрели на совершенные преступления и от ужаса продолжали совершать новые.

Всю ночь не смолкал этот крик, стоявший над городом, крик, в котором были и страх, и ярость, и боль, и отвращение. И всю ночь горели пожары, метались по улицам безумные люди. Город был ярко освещен, и то, что делалось в нем, казалось от этого еще страшней. Я сидел в кустах ежевики, и меня рвало от ужаса и отвращения. И, вероятно, где-то в горах люди, устроившие эту страшную провокацию, стояли и поздравляли себя с успехом.

Рассвет начался, как всегда в горах, торжественный и красивый. Последние языки огня лизали трупы и с шипением гасли в лужах крови. Взошло солнце. Я увидел сверху город, разрушенный до основания. Случайно уцелевшие люди спешили уйти от этого проклятого места. Они шли по широкой дороге в долину, и никто из них не смел оглянуться, чтобы увидеть разоренный и проклятый город. Да, восемь тысяч домов глядели пустыми дырами окон и дверей. Тысячи трупов лежали на улицах и на порогах домов. Ночью это было ужасно, но ясным, горным утром это было еще ужасней.

Тогда я пошел, закрыв руками лицо. Я спотыкался и падал, и колючий кустарник рвал мое платье. И я также не смел оглянуться.

И где-то, по тем же дорогам, по которым брели измученные и одичалые люди, скакали на конях виновники провокации, спеша донести своим хозяевам, что поручение выполнено и дело, слава богу, удалось...

Седой человек помолчал, пригладил усы и откашлялся. Он, кажется, был очень взволнован и немного смущался своего волнения.

— Так вот, гражданка, — сказал он, — вы едете с сыном в Мертвый город. Это очень будет полезно для молодого человека, если вы покажете ему восемь тысяч разрушенных домов и он вспомнит о том, кто и почему это сделал.

Мы так заслушались седого человека, что не заметили, как автобус остановился у небольшой железнодорожной станции. Некоторым пассажирам здесь предстояла пересадка на поезд, а мы сошли, чтобы продолжать наше путешествие в другом автобусе, направлявшемся отсюда в горные районы. Среди пассажиров, ожидавших прихода машины, я увидел слепого корзинщика Мамеда. Мы подошли к нему, и мать удивленно спросила, каким образом он очутился здесь раньше нас. Мамед объяснил, что он попросился на попутный грузовик, и его, слепого человека, охотно согласились довезти.

Спутники распрощались с нами. Пожилая армянка дала мне кисть винограда, молодой человек, ехавший жениться, пожаловался нам на прощанье, что поезд идет только через четыре часа. Мать спросила у винодела, кто этот человек, рассказывавший нам про Мертвый город. Винодел сказал, что это знаменитый в стране садовод, выращивающий у себя в саду лимоны, величиной с дыню и огромные сладкие апельсины.

А седой человек, улыбаясь, раскланялся со всеми и, вскинув на плечи мешок, отправился легкой и молодой походкой на станцию.

Через час мы снова сидели в машине. Дорога шла сначала низиной, мимо хлопковых полей, потом начались предгорья, безлесные, опаленные солнцем холмы.

Разговор в автобусе возвращался все время к Мехди. Здесь знали о нем подробней и больше. Рассказывали, что много лет он скрывался под видом простого муллы, изнурял себя постом и молитвой. Во сне ему было дано указание явиться народу и чудесами убедить сомневающихся в своей божественной силе.

По мере того как мы приближались к Мертвому городу и новые пассажиры подсаживались к нам на стоянках, в автобусе раздавалось все меньше шуток над тем, что мы едем к Мехди, чтобы исцелить отчима, и матери уже не приходилось краснеть.

Дорога поднималась в гору. Глядя назад, я увидел бесконечные хлопковые поля и сотни людей, собиравших хлопок. Наступил вечер. Солнце спустилось за вершину пологого холма.

Становилось прохладно — то ли от приближающейся ночи, то ли от высоты. Я уснул, утомленный непрерывной ездой и тряской. Спал долго и проснулся от толчка. Машина резко остановилась. Было уже почти темно. Шофер, высунувшись из кабинки, кричал прохожему, который стоял на краю дороги, опираясь на посох:

— Кериб, это ты?

Прохожий сделал несколько шагов и очутился в свете автомобильных фар. Это был седой старик с умными, живыми глазами.

— А-а, Кериб! — закричали пассажиры. Кто мог, открывал окна и высовывался наружу.

— Здравствуйте, здравствуйте! — говорил Кериб, улыбаясь. — Доброго путешествия!

Пассажиры кивали головами.

— Спасибо, спасибо! Откуда ты и куда?

— Из столицы, — сказал старик. — Я выступал на олимпиаде народного творчества.

— Конечно, тебя наградили? — спросил шофер.

Кериб пожал плечами.

— Комиссия оценила мои труды выше, чем они стоят.

Он довольно и весело улыбнулся в бороду.

— Я награжден премией, и мне оказано много чести перед другими ашугами и певцами. А куда направляетесь вы?

Тут все наперебой стали ему рассказывать о Мехди, появившемся в Мертвом городе, и о чудесах, которые там будто бы произошли. Ашуг слушал внимательно, покачивая головой, но не говорил ничего и ничем не выражал своего мнения. Пассажиры перебивали друг друга и без конца сообщали всё новые и новые подробности, всё новые и новые слухи. Кериб поднял руку.