Валерий Большаков - Политрук

Капитан резко побледнел. Трясущейся рукой он выхватил «наган».

– Я – предатель?! – прохрипел Кибирев. Револьвер плясал в его руке, и мне пришлось выхватить свой «тэтэшник», словно на дуэли.

Я прекрасно понимал в этот момент, что преступаю устав, что дан жестокий приказ занять Полунино любой ценой, но стерпеть чмошника, посылающего моих парней на смерть, не мог. Да, именно моих парней!

Прекрасно помню, как они на меня смотрели, когда я приволок три мешка, набитых новенькими кирзачами. Выпросил, выклянчил, но задачку свою решил! И протянулись первые ниточки-паутинки доверия…

А тупой, немытый мерзавец шлет моих красноармейцев на убой!

Не знаю уж, чем бы все закончилось, ведь я готов был пристрелить Кибирева! И светил мне тогда самому расстрел, ну или штрафбат. Хотя нет, штрафники в Красной Армии появятся лишь к октябрю…

Злое, жгучее отчаяние кипело в душе, а смириться нельзя, ну никак!

Капитан мне «подыграл» – задрав вверх руку с «наганом», он резко, задушено воскликнул:

– За мной! На врага!

Перемахнув бугор, Кибирев побежал, отмахивая револьвером – нелепый, скрюченный, страшный. Человек двадцать бойцов, матерясь, оторвались от земли, бросаясь следом. Заскворчала «эмга», и капитан, дергаясь, ломаясь в поясе, покатился по заросшим колеям дороги. Следом рухнули трое или четверо красноармейцев, поймав хлесткую очередь.

Я обессиленно рухнул на колени, с третьего раза сумев затолкать пистолет в кобуру. Накатила опустошенность, но рефлексировать особо некогда – бой разрастался, поднимая грохот до безудержного крещендо.

– Товарищ командир! – Емельян Белоконов подполз, протягивая телефонную трубку. – Салов!

– Да! – крикнул я, зажимая ладонью ухо.

– Лушин? – рявкнула трубка. – Кибирев где?

– Убит! Побежал в атаку, да во весь рост!

– Т-твою ж ма-ать… Говорил же им… У Кибирева всю семью – одной бомбой… – слабый, чуть ли не поскуливавший голос комполка зазвучал жёстко: – Ладно! Политрук, рота опять на тебе! Обойдемся пока без аттестационной комиссии и курсов. Потом как-нибудь… Понял?

– Да, товарищ командир! – вернув трубку красноармейцу, буркнул: – Чего лыбишься?

– Слышимость хорошая, товарищ командир! – раззубатился Емельян.

– Ходанович!

Старшина с разгону плюхнулся на землю рядом со мною.

– И этот лыбится… – заворчал я.

– Дык, ёлы-палы… – смутно выразился Ходанович.

– Ладно, слушай. Ты ж у нас разведка?

– Да, товарищ командир.

– Хочу сегодня к немцам в гости сходить.

Старшина крякнул.

– Да оно бы ничего, товарищ командир… Так ведь мины…

– Вот как раз мины я чую, Лёва. Проползу мимо и не задену. А вы строго за мной. Понял?

– Понял, товарищ командир!

– Ступай тогда, готовься. Выдвигаемся, как только стемнеет.

– Есть!

Я задумчиво проводил Ходановича взглядом. А ведь старшина не подивился даже, и сомнения задавил… Значит, в самом деле верит.

Бой потихоньку угасал, а солнце закатывалось, вытягивая длинные тени. Зависнув в синем, густеющем небе, полыхало багрянцем облако, как боевое красное знамя.

«ДЕЙСТВУЮЩАЯ АРМИЯ, 12 июня 1942 г.

На-днях немецко-фашистское командование сделало попытку улучшить свои позиции путем сосредоточенной контратаки на узком участке. Бой начался налетом немецкой авиагруппы численностью до 30 машин. Почти одновременно выступили восемь танков, за ними шло до батальона пехоты. Атаки отдельных вражеских самолетов совершались на протяжении всего боя.

Наша часть встретила врага во всеоружии…»

Воскресенье, 2 августа. Ночь

Ржевский район, село Полунино

– Антон… – сорвалось у Тёмы. – То есть…

– Мало тебя старшина гонял, – вздохнул я с долей утомления. – Сколько раз можно говорить: забудь о нашем знакомстве!

– Так точно, товарищ командир… – уныло забубнил Трошкин.

– Вот опять ты меня подбешиваешь! Устав учил?

– Так точно…

– Какое, к бесу, «так точно»? Спалиться хочешь?

– Никак нет…

Я вздохнул, смиряясь. Неисправим…

Ночь обступала чернотой и прохладой, но не тишиной – на юго-востоке позаривали вспышки канонады, высвечивая каемку леса, и глухое громыханье прокатывалось, как пустой товарняк за маневровым паровозом. Невеселая усмешка тронула мои губы.

Помню, в первые ночи этого времени спал плохо, всё не мог успокоиться, вздрагивал от далекой пальбы. Хорошо хоть усталость осаживала растревоженный организм, а потом и привычка закрепилась. Стреляют? Ну, и хрен с ними. Не по нам же…

В темноте нарисовался Пашка в мешковатом камуфляже.

– Тащ командир, – развязно начал он, – па-азвольте доложить…

– Смирно! – рявкнул я на импульсе раздражения.

Ломов от неожиданности застыл, как мумия в саркофаге.

– Как стоишь? – мои губы дергались, выцеживая речь. – Руки по швам!

Павел вытянулся во фрунт.

– Мы тут не в гостях, красноармеец Ломов, а навсегда! Идет война, а вы с Темой никак не нарезвитесь. Через полчаса выходим на задание! К тебе я приставлю Ходановича, а к тебе, красноармеец Трошкин, Якуша. Забудьте про двадцать первый век! Его нет, и не будет еще полста лет с гаком! А тридцать минут спустя нас всех ждет не увеселительная прогулка вроде пейнтбола, а ночной бой. Я видел, как лихо вы тренировались со старшиной. Молодцы! Только сегодня вам придется колоть и резать не чучела, а живых фрицев! Ножиком по горлу! В печенку! Доходит?

Даже в потемках заметной стала бледность на бритых щеках «гостей из будущего».

– Я думал… – заныл Артем, но тут же подтянулся: – Разрешите спросить, товарищ командир!

– Слушаю, – буркнул я, чуток остывая.

– Мы думали, нам «наганы» дадут, с этими… ну, как их… глушители такие…

– С «БраМитами», – брюзгливо подсказал Ломов.

– Во-во!

– Револьверов мало, – неохотно ответил я, – как и глушаков. И там еще патроны нужны с уменьшенной навеской пороха. Короче, с «наганами» пойдут опытные стрелки, а вам выдадут трофейные «режики» – кинжалы, снятые с эсэсовцев.

– Буду резать, буду бить… – забормотал Трошкин, понурясь.

– Будешь, Тёма! – жестко обронил я. – Будешь! Не можешь – научим, не хочешь – заставим. Орднунг унд дисциплинен! – посмотрел на циферблат, и добавил: – Выходим через двадцать минут.

Ночь выдалась ясная – звезды в вышине мерцали гроздьями, но их зыбкого сияния не хватало, чтобы рассеять тьму. Тугая непроглядная чернота заливала все вокруг, как осьминожья сепия, как китайская тушь – да с чем не сравни, всё верно. Хоть с сырой нефтью.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.