Ольга Хелен - Мститель Торнадо, или От провала к возмездию

***

А теперь же, думаю, будет весьма актуальным и полезным занятием обратиться к биографии еще такого не раскрытого до конца персонажа, как новая подруга Торонты.

Мишель Голубой Лед родилась совсем не в красочной и лесистой Канаде, подобно отцу главного героя. Она была, можно сказать, островитянкой. Как помнит читатель, Мишель принадлежала к крайне редкость виду голубых, командорских песцов, что обитали исключительно на территории одноименного архипелага, что находится в юго-зарадной части Берингова моря в далеком Тихом океане.

Хрупкое и больное сердце, что, словно уставший вечно работать механизм, временами могло переставать биться совсем – и тогда непосвященным наблюдателям казалось, что Мишель просто-напросто умерла. Но, спустя некоторое время , дыхание вновь возвращалось к ней, а сердца стук возбуждал к продолжению жизни, заставляя кровь снова течь по сосудам и жилам. Сей порок в науке называют пролапсом митрального клапана. Давно привыкну к нему, героиня отнюдь не мучилась. Да, были некоторые ограничения, резких движений она никогда не делала, а лишь плавно переменяла изредка позу, чтобы в необходимом случае двигаться вперед, но – это лишь создавало в глазах окружающих подобие хрупкой легкости и очарования, и не каждый был способен догадаться, сколько трудно порою было жить Мишель.

Однако, в отличие от Торонты, потерявшего раз и навсегда веру в добропорядочных людей, Мишель повезло больше с отношением, какое ей выказывали альтруисты, прибывшие с очередной экспедицией на берега Командорских островов. Осознавая, видимо, всю скорбную участь уже успевших оказаться в Красной книге под строжайшим запретом голубых песцов, отважные путешественники-мореплаватели забрали ее, когда она еще была ребенком и отвезли сюда, на территорию канадского заповедника, в Онтарио, с целью размножить и спасти обедневший вид от окончательного истребления.

Так и оказалась, по воле фортуны, Мишель Голубой Лед в такой неожиданной близости от главного героя…А далее Вы и сами помните.

***

Обманчива бывает красота и прячет она порою жестокие сюрпризы. Однако сейчас я не имею в виду прекрасную и нежную Мишель. То Озеро, притягивающее своею глубиной и потрясающим синим цветом воды, недаром прозвано в народе было как "Озеро Смерти". Аборигены ясно помнили и хранили темную легенду о храбрым, но наивном путнике (то был человек!) пришедшем как-то сюда, лет десять, а то больше, назад, испить воды, ибо мучали его истома и летняя жажда. Так и остался он, преклонивший колено в воде , а позднее – полностью пропал в жуткой темноте мистического Озера.

А тайны, как выяснилось позже, и не было никакой вовсе. Сия вода сплошь заполнена стаей хищных и вечер голодных рыб, неказистых и некоторые с виду, но вооруженных ло мозга костей огромными челюстями, достигавшими половину от размера их туловищ. И зовутся такие рыбы пираньями. Собираясь стаями, они выживают, как ничего не подозревающий пловец начинает с безумной смелостью пререплывать Озеро, не догадываясь о дожидавшейся его внизу страшной участи, и в один момент набрасываются На него с бешеной силою и скоростью, и одному Господу Богу, похоже, известно только, когда они останавливаются… Да и как тут остановишь голодную зубастую пиранью?

Путника того никто тогда больше не видел, что, конечно, неудивительно: пиранья – рыба крутая, да решительная.

Только недавно прибывшие на землю Онтарио не подозревали ничего о живущей в Синем Озере зубастой нечисти.

Не знал об этом и Торонта. Ведомый зарождаемым чувством глубокой тоски, Он начал по ночам уходить и навещать Мишель, дабы по утрам заниматься подкопами. Не на того в этот раз наткнулись даже такие страшные рыбы, как пираньи, нет. "Меня остановит только смерть. " Эти слова, сказанные Ворланду, не случайны. И он научился преодолевать Озеро Смерти, Озеро Мрака и Гибели. Предупрежденный Ворландом о проживающих в воде пираньях , он сделал себе непробиваемый панцирь, состоящий из бывших домиков черепах, склененный для высшей прочности сосновой смолою (здесь потрудился Ворланд, натаскавший ему клейкой жидкости из шишек) …

Да, пусть он выныривал теперь весь мокрый, хмурый, с кусающими его уши детенышами пираний, с полуразодранным хвостом и почти без сил, да, он думал после вынужденного купания лишь о тепле, которое он встретит уже на берегу, да, было трудно и, действительно, страшно – но он шел к ней, чтобы увидеть ее, коснуться ее тела, почувствовать ее теплое дыхание, а все остальное было не столь важно.

Когда Торонта заходил в пещеру к Мишель, они долго стояли, обнявшись, словно бы делясь друг с другом живительной энергией, лишь изредка прислушиваясь к грозным всплескам, раздающимся снаружи…

Пусть внезапно вскроются все тайны,

Ведь теперь, поверь мне, все равно.

Пусть все знают: мы с тобою – пара,

Хоть и жизнь утащит нас на дно....

Но прожить весь век свой несчастливо –

Разве же не это участь, горькая для всех?

А судьба бывает так несправедлива,

Что не жди, ведь не придет в конце успех…

Хочешь, выпьем сразу яд сей терпкий –

И покончим с этим раз и навсегда?

Я ж не знал тогда, что тебя встречу,

Не был так уверен в счастье никогда!

И луна пускай дорогу освещает,

Дабы вмиг спокойно мы ушли –

И оставили воспоминанья будто

Тем, кто нас увидел, в глубине души…

Сон пропадает, когда возбуждение от нового чувства приходит, тает, как белый снег, заставляет свершать решительные и смелые поступки, а сердце стучит совсем по-иному, и голова пульсирует от переполнявших мыслей…

Из-за сбоя в привычном ритме Торонта теперь был лишен сна. С рассвета до заката он тренировался, вел многократные записи, спускаясь лишь изредка из своей темницы, чтобы подышать свежим воздухом, постояв около каменных идолов. А по ночам уходил наш герой к Мишель, помня, что перед приятной встречей предстоит гораздо менее приятное, но стоящего того испытание холодной водой и зубами пираний…

Ворланд теперь редко навещал своего друга, однако «эксперты в серых безрукавках» замечали порою, как летит их черный собрат, выделяясь темным крылатым пятном на фоне светло-голубого неба…

Ворланд был занят так же, как и Торонта. Он продолжал вести свою Летопись, и уже в гнезде не хватало места для пергамента, исписанного историческими событиями и сюжетами.

А ведь когда-то и наш Смоляной Летописец был не один, пытаясь создать семью, с целью разделить насыщенную жизнь с верно подругой. Да, пусть простит меня читатель, за недосказанные ранее факты, но все ж таки жизнь – великая и непознанная до конца идея, никто не предугадать, что с ним случится дальше…Так пусть же все выясняется своим путем, раскрываясь перед нами, подобно тому, как цветок вечерний , пряча днем свою истинную красоту, раскрывает ее перед наблюдателями в период сумерек, открывая лепестки, и уж затем только представь перед нами в ярком и живописно смелом образе.