Лидия Бормотова - Бездна

– Хр-р-р-р-и-и-у-у-у-бр-р-х-х-бр-р-р!!!

Эффект был потрясающий.

Скрипучая душераздирающая «музыка» рассохшейся двери могла соперничать с прославленной Шестой симфонией Шостаковича, о которой было метко сказано: «Так стучится судьба». Причём с гарантированным успехом.

Все готы развернулись на звук (кроме жертвы, распластанной на кресте, она, похоже, была в полуобморочном состоянии), продемонстрировав глаза размером с блюдце. Злорадствующие хари огненных бесов многообещающе щерились, готовые выпрыгнуть к гостям, чтобы ими подзакусить. Визжаще-орущая сирена сработала мгновенно и мощно. Главарь с приспущенными штанами, примеривающийся, как бы поудобнее оседлать крест, исключением не стал. Он завопил басом, как гудок дореволюционного парохода, перекрывая хор альтистов и теноров. Пока огненные бесы раздумывали, из дверного проёма один за другим вышли три демона смерти. Как и положено, в чёрных хламидах с надвинутым на череп капюшоном. Каждый держал в поднятой руке что-то посверкивающее железом. Наверное, косы. Извращенец рванулся было наутёк, выронив из рук пояс, который придерживал, и тут же рухнул, запутавшись в упавших джинсах. Вскочил, кое-как натянул до задницы намокшие штанины и вприскочку, хромым козлом, бросился чуть не первым в лес. По той тропе, что привела их на поляну. Драпающие готы вопили до самой реки, потом затарахтел мотор, и его урчание стало быстро удаляться.

О лежащей на кресте адептке никто не вспомнил. До неё ли! Свою бы шкуру спасти! В темноте и панике все детали ужаса не разглядишь, однако воображение, соответствующе подогретое старанием оратора, живо раздуло из мухи слона. Кандидатка инициации подняла голову и, увидев чужих людей, села. Они успели откинуть капюшоны, падающие на глаза, и уже не казались нежитью. Все трое воззрились на обломившуюся жертву, не представляя себе, что с нею делать. Изначально предполагалось, что готы всей шайкой уберутся с острова, никого не оставив в заложниках. Девушка подтянула колени к груди, обхватила руками и, уткнувшись в них, заплакала. Артём спохватился, скинул плащ и накрыл им горестно вздрагивающую фигуру.

– Хор-рошие у тебя друзья, – съязвил нефор, поддевая носком валяющуюся лопату и отшвыривая в кусты. – До первого поворота.

Стаське стало жалко девчонку. На вид она была школьницей. Школота, как выражался Колян. Ну, или вчерашней школьницей. Спасти её от растления удалось, но вот от боли, позора и унижения… И чем ей помочь? Сама же, дурёха, повелась на «идейные» призывы сладкоголосого извращенца. Разве можно быть такой доверчивой! Спасительница присела на корточки рядом с рыдающей страдалицей, стала гладить по голове. И вдруг вскочила, вскрикнув от ужаса. Парни бросились к ней, но, увидев в её руке обвисший чёрный парик, принялись безудержно хохотать.

Над кучкой скомканного плаща кудрявилась белокурая макушка.

– Вот так готка! – потешался нефор, вихляясь от смеха длинным худым телом, как червяк. – Даже покраситься не рискнула! А инициации не забоялась! У-у-у! – он выставил пальцы надо лбом, изображая рога, и попёр на скукоженную рёву.

– Прекрати! – вступилась Стаська. – Не бойся его, он безобидный, просто шутки у него дурацкие.

Но девчонка уже разозлилась. Вытерла кулаком слёзы, хлюпнула носом и срывающимся голосом выкрикнула:

– А если мне отец не разрешил? Сказал: выгонит из дома!

– О-о-о! – разошёлся шутник, входя во вкус: – Отец – это серьёзно! Его, как парик, с головы не сбросишь! Его воля – закон! – воспитательный пыл вымел из памяти нефора его собственное неповиновение родителю. Или отец девчонки был крепче характером?

Артём поглядел на размазанный макияж плаксы и велел приятелю:

– Ступай лучше воды принеси, пусть это чучелко умоется.

Колян не спорил. За чёрными разводами, действительно, трудно черты лица уловить. Насвистывая и размахивая руками, он направился к колодцу.

Артём, бесплодно соображая, куда девать прибившееся к их стае непонятно что, подошёл поближе:

– Как тебя звать-то?

– Инна, – шмыгнул носом, не поднимая головы, клеёнчатый кулёк с белокурой макушкой.

– Инесса, стало быть? – сообразил он и ехидно предположил, даже не подозревая, что попал в точку: – Уж не в честь ли Инессы Арманд?

Девчонка встрепенулась и подняла на парня огромные голубые глаза. Личико оказалось точёным, просто кукольной красоты, даже грязь не могла этого скрыть. Не удивительно, что извращенец возжелал её поиметь. Впрочем, и фигура… Перед глазами помимо воли возникло обнажённое тело, которое он и видел-то мельком, но вот поди ж ты, запечатлелось. Говорят, что совершенством обладают только боги… хм… и если эта пигалица пока не богиня, то до совершенства ей остался один шаг. Даже полшага.

– Откуда ты знаешь?

Артём ответил с серьёзным непроницаемым лицом, глядя прямо в глаза девчонке и чеканя каждое слово:

– Мне по должности положено. Я тайный агент секретных спецслужб.

Теперь Стаська зашлась хохотом, уткнувшись лбом в шуршащий кулёк. Инна сообразила, что и этот парень – шутник. Однако скрытничать не стала. Хоть и выпалила с вызовом:

– Меня так дедушка назвал! Он возглавлял кафедру марксизма-ленинизма! Сама эпоха сделала его идейным! Это теперь его авторитет пообтрепался, потому что читает курс на историческом наравне с другими под начальством отца! А раньше перед ним все трепетали, даже отец!

– Поня-я-ятно… – «агент» в задумчивости потеребил подбородок, успевший нарастить щетинку. Собственно, ничего удивительного. Политика и власть меняются. Кто был никем – тот стал всем и наоборот. На идеологическом фронте тоже штормовые ветра. – Профессорская дочка. Символ мировой революции.

– И ничего смешного! – надула губы девчонка.

– А разве я смеюсь? Радуйся, что тебя Даздрапермой не назвали!

– Дра.. здра… кем-кем? – чумазая открыла рот и смешно сморщила нос.

– Темнота! Да здравствует Первое мая – Даздраперма! – торжественно, как с трибуны на демонстрации, провозгласил Артём, флагом взметнув ладонь. – Во времена марксизма было очень модно.

Стаська от души покатывалась, утирая слёзы.

И тут из открытого настежь дома вышел… Колян. Только какой-то странный. Три пары глаз уставились на высокую фигуру, не спеша и с достоинством направляющуюся к веселящейся компании. Когда это он успел переодеться? И где взял эти шмотки? Шляпа-котелок a-la Чарли Чаплин, строгий чёрный костюм явно не серийного производства, даже не индивидуального пошива в городском ателье, а скорее – принадлежащий салонной элите начала двадцатого века. В любом случае в гардеробе нефора таких вещей отродясь не водилось. Предков дворянского сословия, от которых он мог бы получить наследство, в его роду не числилось, он потомок простых землепашцев. Да и не было у него с собой другой одежды, кроме «прикида». А такие лаковые остроносые штиблеты он и в руках-то никогда не держал… Что за чёрт?!