Лидия Бормотова - Бездна

– Вы ведь не станете нас удерживать здесь насильно? – начал он спокойно и издалека, поймав внимание Альберта. Судя по всему, тот не был сторонником скандалов, а предпочитал выяснять отношения некрикливо и цивилизованно. – Рассчитывать на то, что нас кто-то призовёт, как мы – вас, – безнадёжная трата времени. Мы были бы вам очень признательны, если бы вы открыли нам способ обратного перемещения.

Художник ухмыльнулся, поочерёдно посмотрев направо-налево на своих спутниц. Те, обменявшись с ним понимающими взглядами, улыбнулись и снова уставились глазами в землю у своих ног. А Артём стиснул до боли зубы, стараясь не выдать клокочущей ярости.

– Судя по вашему сдержанному обращению, юноша, – завелась в своей излюбленной манере творческая личность, – вы слушали меня недостаточно внимательно. Я сказал откровенно: вам туда уже не попасть, – едва успев договорить, Альберт зажал ладонями уши, ожидая возмущённые вопли.

Однако вопреки его опасениям на поляне воцарилась мёртвая тишина. Даже нефор, открыв рот, замер, не в силах переварить сказанное. Только костёр продолжал невозмутимо потрескивать, да сквозь его жизнерадостность проре́зался скрежет зубов Артёма, который все отчётливо услышали. Парень стиснул пальцы в замок до побелевших костяшек и, сделав над собой усилие, нарушил гробовое молчание:

– И что же нам теперь делать?

Художник, избегнув пытки бешеным ором, облегчённо вздохнул и щедро разрешил:

– Да живите в своё удовольствие! Кто вам мешает? Тем более что… – незаконченная фраза повисла в воздухе. Видимо, Альберт не планировал простирать свою откровенность безгранично, само вырвалось.

– Что? – просипела Инна, впившись в него зарёванными глазами.

Он встал, как-то неловко похлопал себя по карманам, словно отыскивая затерявшуюся вещицу и не спеша отвечать, и вдруг широко улыбнулся, по-приятельски:

– Господа, а не пора ли нам перекусить? Я со вчерашнего дня ничего не ел. Полагаю, вы тоже, – развернулся и направился к распахнутой настежь двери. Стелла с Кариной мигом вскочили следом за ним, словно боялись остаться наедине с обведёнными вокруг пальца чужаками.

Ребята нехотя поднялись и, не глядя друг на друга, поплелись в дом. Теперь уже как приглашённые хозяевами.

Дом был прежним, только в нём что-то неуловимо изменилось. Ах да! Окна! Чистые, без всяких признаков бесовских рож. Они нестерпимо сверкали, отражая небо с лёгкими облаками, подплавленными с боков солнечным светом. Как зеркала… Подходить к ним никто не рискнул. Закрывая за собой дверь, Артём не услышал зловещего скрипа, но даже не удивился. Видать, кому-то из рыбаков, заночевавших в избушке, осточертело слушать душераздирающую музыку, и он возмечтал об её отсутствии. Мечта сбылась. Но не там, где о ней грезилось.

В кухне было чистенько. Вещей ребят, разбросанных ночью впопыхах где попало, нигде не наблюдалось. Фонариков, оставленных на столе, тоже. Чего и следовало ожидать. Вместо них на лавке под окном угнездились две чёрно-красные спортивные сумки на молниях с раздутыми боками. Каждое новое доказательство справедливости слов Альберта отнюдь не радовало, и «честность» постфактум не внушала доверия, наоборот, вскрывала коварство вселенских масштабов, которое давило, властвовало и душило малейшие попытки неповиновения. Ребята тоскливо пробежали глазами по знакомым и уже безвозвратно чужим, как далёкая галактика, незатейливым предметам быта. Печка, у которой они сушили свои вещи, стараясь не прислонять их к закопченному боку, была подновлена новой кладкой, раскрошившиеся кирпичи, чадящие сквозь обломки, заменены целыми. Обшарпанный, поцарапанный стол застелен чистой клеёнкой. У порога в комнату – аккуратная циновка и рядом – чьи-то резиновые сапоги, мужские. На всём лежал отпечаток неузнаваемости. С каким бы восторгом они сейчас обнаружили здесь свои промоченные дождём и выпачканные одёжки, даже трескучая дверь, проклятая не единожды, заставила бы их возликовать со слезами умиления.

Не дожидаясь приглашения, «гости» плюхнулись на табуреты у стола, смутно припоминая о чугунке с кипятком, оставленном на печи, о пучке дикого змееголовника на полочке, припасённого для утреннего чая. Которые остались там, в прошлой жизни… Стелла с Кариной домовито захлопотали, выкладывая на стол продукты. У Стаськи дразнящий запах еды не вызвал соответствующей реакции. Все внутренности завязались узлом, бойкотируя навязанное гостеприимство. Глаза застилало мутным, позволяя видеть лишь очертания предметов, и она крепилась из последних сил, чтобы не расплакаться.

Когда хозяева расселись за столом, с наслаждением утоляя голод, разница между ними и приглашёнными стала особенно впечатляющей. Женщины перемигивались, перешёптывались и хихикали, художник восседал отдельно, на почётном месте, как глава клана, чтобы ни у кого не возникло сомнения, кому здесь подчиняться.

Нефор протянул руку, взял кусок хлеба, но ко рту не понёс, стал крошить на столешнице, машинально водя пальцем в рыхлой кучке, которая, повинуясь ему, превращалась в замысловатый орнамент.

– А что вы такое не договорили у костра? – подала голосок Инна. Не получив ответа на свой вопрос, она продолжала мучиться им и посчитала момент подходящим, чтобы повторить. – «Тем более что…»?

Альберт, перестав жевать, с набитым ртом молча уставился на девушку. Стелла перестала хихикать и только теперь спохватилась:

– А почему вы ничего не едите? Проголодались же, – она стала пододвигать к ним тарелочки, баночки. – Вот рыбка жареная, огуречки, свежие и малосольные, опята маринованные… Сама собирала. Ешьте.

– Не ешьте, – деревянным голосом отрезал Артём.

И Стаська, услышав голос друга, встрепенулась. Она вдруг вспомнила, как они вдвоём однажды говорили о языческих верованиях славян. Древние предки считали, что, вкусив пищи в гостях (чужом доме или чужой стране), становишься своим, то есть частью этой новой жизни. Так это или нет, проверять не хотелось. Особенно после случая с зеркалом, который живо её отрезвил. И она порадовалась, что не успела ничего сунуть в рот и заставить себя перебороть тошноту. Неизвестно, что подумали Колян с Инной, но, судя по их кислым физиономиям, отсутствие аппетита приказом Артёма закрепилось окончательно.

– Вы не ответили на вопрос, – напомнила Стаська Альберту, буравя его глазами.

Тот успел поразмыслить и решил, что скрытничать уже нет смысла, так и так скоро сами всё поймут. Тщательно прожевал, освободив язык для членораздельной речи, и изрёк коротко, как само собой разумеющееся, без комментариев:

– Тем более что вам недолго осталось.

– В смысле? – нефор распластал пятерню на своём орнаменте, слепив крошки, как прессом.