Татьяна Бердникова - Паутина времени

Она бесшумно приблизилась и, не желая будить молодого человека, осторожно убрала несколько прядей волос с его лица.

Вольфганг вздрогнул и проснулся.

– Guten morgen, – неловко пробормотала Тата, искренне смущенная тем, что потревожила сон их загадочного знакомого, – Ты так и читал всю ночь?

В том, что последнюю фразу Вольфганг не поймет, девушка не сомневалась, произнесла ее чисто автоматически, однако, надеялась, что парень уловит хотя бы нотки сочувствия в ее голосе.

Немец неожиданно заулыбался.

– Guten morgen, – кивнул он, неспешно поднимая голову, и внезапно прибавил, – Нет. Я спал. На учебнике… – он помялся, видимо, подбирая слова, потом уверенно продолжил, – Неудобно. Но…

Девушка, ошарашенная сверх всякой меры, уставилась на него, как кот на пылесос и, с трудом проглотив стоящий в горле комок, попыталась что-нибудь произнести.

– Ты… ты…

– Неправильно? – огорчился парень и, почесав в затылке, попытался переформулировать свое изречение, – На учебник… неудобно спать. Но я спал.

– Да нет, правильно, – голос Марка, разбуженного беседой, заставил его сестру, дернувшись, немного повернуться. Парень, серьезный, как никогда, внимательно смотрел на ее собеседника, уже неспешно поднимаясь с пола, и Тата почувствовала некоторое облегчение – решать странные проблемы она давно привыкла доверять брату.

– Вольфганг… – парень приблизился и, пытливо изучая взглядом лицо немца, нахмурился, – Ты прежде знал русский?

– Nein, – Вольф уверенно мотнул головой и, внезапно сам начиная что-то соображать, перевел ошалелый взгляд на учебник, – Я читал… но мало, заснул… Я говорю русский?!

Последний вопрос его прозвучал неожиданно громко, и Пашка на полу – единственный, кто еще продолжал спать, – недовольно завозился.

– Еще как говоришь… – девушка, наконец все-таки сумевшая выдавить из себя несколько слов, помотала головой, – Вот как полезно на учебнике-то спать!

– Не смешно, – огрызнулся ее брат и, тяжело вздохнув, окинул долгим взглядом помещение, – Что ж за чертовщина-то здесь творится… То я по-немецки говорю, то Вольф по-русски…

– Почему ты так называешь меня? – немец, которого этот вопрос, видимо, живо заинтересовал, чуть склонил голову набок, вглядываясь в нового знакомого. Тот пожал плечами.

– Сокращенный вариант имени. Разве нельзя?

Вольфганг глубоко вздохнул и, вновь опустив взгляд на учебник, печально улыбнулся.

– Можно. Так меня звал Фридрих.

Марк, на несколько секунд замолчав, задумчиво потер подбородок. В серых глазах его, при новом взгляде на немца, засветились искорки живого интереса, и девушка, прекрасно знающая своего брата, мысленно вздохнула, сознавая, что теперь он не отцепится от нового знакомого, пока не выяснит всю его подноготную. С другой стороны, приоткрыть для себя завесу тайны над личностью Вольфганга ей и самой хотелось нестерпимо… но для начала, наверное, стоило бы разбудить Пашку, чтобы потом не пересказывать ему.

Брата ее, по-видимому, посетила та же мысль, потому как он, быстро улыбнувшись, сделал знак немцу немного подождать и отправился будить друга.

Пашка спал, раскинув руки в стороны и тяжело дыша во сне. Глазные яблоки его под сомкнутыми веками дергались, руки подрагивали – парню определенно снился не самый приятный сон и, пожалуй, разбудить его стоило бы в любом случае.

– Паш… – Марк присел рядом с другом на корточки и легонько потряс его за плечо, – Эй, але, гараж, просыпайся! Уже солнышко взошло. Паш! – он тряхнул его сильнее.

Пашка застонал и, резко распахнув глаза, совершенно потрясенным, ничего не понимающим взглядом уставился на друга. Потом медленно моргнул, потряс головой и, глубоко вздохнув, провел ладонью по лицу.

– Ну и чертовщина… – с некоторым трудом выдохнул он, кое-как садясь, – Прикинь, мне, по ходу, Вторая мировая приснилась!

Вольф, от которого эта беседа, в тайне, разумеется не была, быстро глянул на девушку и неожиданно резко поднялся на ноги. В голосе его зазвучали какие-то жесткие нотки, щедро приправленные беспокойством.

– Война?

Пашка медленно повернулся к нему и, пару раз моргнув, неспешно склонил голову.

– Да… Ты это по-русски сказал? – он перевел взгляд на друга и громким шепотом уточнил, – Он что, по-русски говорит?

– Говорю, – Вольфганг, похоже, не слишком довольный обсуждением своей персоны, вновь опустился на стул, – Не знаю, как. Но говорить. Что ты снился?

Тата, которой неожиданно показалось, что некоторая трудность в составлении предложений со стороны немца вызвана тем, что он взволнован, шагнула вперед, мягко касаясь ладонью его плеча. Вольф благодарно улыбнулся, не отрывая, впрочем, внимательного взгляда от Пашки.

Тот, в свой черед, явственно растерялся.

– Да не знаю я, что мне снилось… Жутко было – это помню. Снаряды свистели, люди кричали, что-то взрывалось… – он почесал лоб, старательно припоминая сон и принялся поправлять сбившийся за время сна хвостик, – И эта башня! Она торчала, как зуб, вокруг нее все рушилось, а она даже не пошатнулась! Да, еще над ней как будто блики с двух сторон были.

Вольфганг нахмурился – слова нового знакомого он, к собственному удивлению, понял очень хорошо, и теперь спешно синхронизировал их со своими знаниями и впечатлениями.

– Zwei Sterne… – пробормотал он и, внезапно стукнув кулаком по столу, немного возвысил голос, – Я говорил – там было две звезды!

Тата, уже второй раз слышащая от этого парня про какие-то звезды, замотала головой, как упрямый ослик. От того, что начал говорить по-русски, немец ей менее помешанным не казался.

– Да какие звезды? Где? Причем они тут вообще?

– В самом деле, – Пашка, просыпающийся с каждым мигом все больше, уселся на полу по-турецки, с любопытством вглядываясь в немца, – О каких звездах ты говоришь, Вольф? Да и вообще, может, поведаешь, как оказался здесь и что с тобой случилось… И кто, кстати, тот друг, про которого ты говорил?

Молодой человек нахмурился, явно прикидывая, с чего начать рассказ и как сделать его в своих устах более или менее емким. И, желательно, понятным.

– Наш полк был… – он на миг замялся, затем осторожно продолжил, – Убит. Мы остались двое, бежали. Я думал, мы скажем о контузии…

– Стоп! – Марк, честно послушавший несколько секунд нового знакомого, не выдержал, – Давай-ка мы начнем еще раньше. Вольфганг… какой, по-твоему, сейчас год?

Воцарилось молчание. Немец смотрел на вопрошающего с явным недоумением, не понимая, как это год может быть «по его». Год – он же год и есть, он для всех одинаков!

Тата с Пашкой переводили взгляды с одного из собеседников на другого, не совсем понимая не столько вопрос, сколько причины, побудившие Марка его задать. Не понимая серьезности на лице того, не понимая сосредоточенности в его глазах… Он что, всерьез полагает, что немец выпал из времени и свалился точно на ступени лестницы, в никому не известной башенке, куда занесло только их? Но это же абсурд! Понятно, конечно, что тут творится что-то странное, да и то, каким образом Вольф сумел за одну ночь вполне сносно выучить русский язык представляет загадку, но не надо же доходить до сумасшествия! Наверняка все объяснимо, сейчас Марк сам…