Дикий Носок - Изгнание

Но чудом было вовсе не это. Глаза быстро привыкли к полумраку пещеры, и, опустив взгляд ниже колоний светлячков, Урум с удивлением понял, что видит на стене изображение лошади, а рядом еще и еще одно. Плавные изгибы тел, изящно вскинутые в движении ноги, развивающиеся гривы и хвосты. Целый табун лошадей застыл на стене пещеры, запечатленный в едином неукротимом порыве. Это было невероятно. Урум замер, будто громом пораженный. Никогда раньше не доводилось ему видеть ничего подобного. Он даже не слышал, что кто-то из его сородичей способен сотворить такое чудо. Рисунки были сделаны углем удивительно точными, четкими линиями.

Урум внимательно огляделся по сторонам: пещерный лев, оскалив пасть и припав к земле, готовился к прыжку; неспешно шествовал величавый мамонт; грациозная лань, пронзенная копьем в прыжке, падала на землю, как сломленный цветок. Это был единственный рисунок, сделанный не углем, а охрой. Казалось, будто животное истекает кровью. Копьё? Но йорги не убивают копьями, лишь руками и зубами. Кто это нарисовал? Неизвестный художник обозначил себя у выхода из пещеры, оставив на стене красный, охряный отпечаток ладони. Маленькой ладони. Человеческой.

Не может быть! Не может быть, чтобы эти никчемные, мерзкие паразиты способны были создавать такую красоту. Ведь они не способны даже увидеть и почувствовать ее. Лишь бездумно уничтожить. Стоило только колонии людей появиться где-то, как они принимались наносить природе кровавые, порой поколениями не заживающие раны: вырубали и сжигали леса; выворачивали наизнанку землю, превращая ее за несколько лет в бесплодную пустошь; убивали без разбора всех живых существ, куда больше, чем нужно для насыщения; возводили нелепые, громоздкие, уродливые жилища – тесные, дымные, вонючие, загаженные; захламляли все вокруг себя. И плодились с невероятной скоростью. Люди расползались, подобно стаям саранчи или лесным пожарам, пожирая и уничтожая все на своем пути. Ни одно живое существо не ведет себя подобным образом. Все – от малой птахи, прячущей гнездо в траве, до гороподобных мамонтов приспособились и живут в полной гармонии друг с другом и природой, не забирая лишнего, только то, что нужно для выживания. В том числе и лишних жизней. И йорги поступают так. Но не люди. Потому они и были изгнаны предками Урума в давние времена.

Тонко чувствующий красоту Урум провел в пещере много часов, будучи не в силах оторваться от рисунков. Словно зачарованный, он проводил пальцами по изогнутым линиям рисунков и пытался повторить их. И не мог. Его руки, такие сильные и ловкие, оказались неспособны воспроизвести плавные, точные линии силуэта лошади.

Как человек сделал это? Почему он – Урум не мог так? Почему он не мог уловить чудесное мгновение и перенести его на камень? А человек смог? Молодой йорг был в смятении. Владевший им восторг не позволял ему уйти от пещеры много дней. Она манила его, словно яркий цветок пчелу. Он кружил вокруг рисунков, как стервятник у туши мамонта, будучи не в силах уйти прочь.

А решившись, отправился к старику Мууну. Он не знал никого мудрее. Муун был стар, очень стар. Он прожил уже почти две жизни. Руки его давно потеряли былую силу, спина согнулась под тяжестью прожитых лет, побелевшая шерсть местами вытерлась, обнажив серовато-бурую кожу, сухую и сморщенную на вид, будто засохшая кора дерева. В хорошую погоду большую часть времени Муун проводил, греясь на солнышке, блаженно щурясь и почесывая впалую грудь. Жил он в небольшой сухой пещере в десяти днях пути. Его любимица Ула – последнее потомство, не покинула отца, достигнув зрелости, а осталась жить со стариком, заботясь о нем. Без ее помощи Муун давно бы умер от голода. Он был так стар, что часто мерз в холодные зимы и просил Улу разжечь огонь, чтобы согреться.

У старика Мууна была репутация умного и знающего йорга. Порой родители оставляли ему на некоторое время своих незрелых отпрысков, чтобы Муун поведал недорослям об окружающем мире: откуда и куда текут реки, почему дует ветер, почему день сменяется ночью. Урум тоже провел у наставника несколько месяцев. За это время старому йоргу удалось разбудить природное любопытство юного, давая ему по крупицам пищу для размышлений обо всем на свете, за что Урум был очень признателен учителю. Но со времен своего ученичества он старика не видел. Муун с тех пор заметно сдал. Глаза его затянулись белесой пленкой так, что он почти ослеп; ставшие тонкими, будто молодые веточки дерева, руки мелко дрожали и только крепкая палка из ствола молодой березы позволяла ему передвигаться. Единственным, что старику еще не изменило, было обоняние. Он издалека почуял приближение Урума и принесенный им гостинец – тушу молодого оленя.

В день встречи о делах не говорили. Урум и Ула поджарили на огне самые лакомые куски оленя для старика, а сами с удовольствием насыщались сырым мясом. Разморенный сытной едой и теплом очага, Муун задремал и оставил молодых йоргов наедине. Ула лукаво поглядывала на гостя, будя в нем незнакомое прежде смущение. Она была на голову ниже Урума, статная, некрупная, с почти черной шелковистой шерстью и загадочной улыбкой. В свете костра глаза ее поблескивали, как перламутровые бусины, иногда находимые в раковинах моллюсков. Когда он видел Улу последний раз, та еще держалась за ногу матери и, ловко лазая по деревьям, из озорства сверху метко обкидывала Урума сосновыми шишками.

«Ты в смятении, Урум,» – проницательно заметил старик, начиная разговор на следующее утро, после того, как они снова поели оленины и расположились на сухой полянке близ пещеры. Ула нежилась в траве неподалеку, губами собирая спелые ягодки земляники и отвлекая тем самым мысли Урума от предмета разговора.

«Что же беспокоит тебя, мой любознательный ученик?» – продолжил Муун.

«Люди»

«О-о-о,» – многозначительно протянул старый йорг и надолго замолчал.

Волны доброжелательности с нотками иронии распространялись от Мууна. Умудренный опытом старик умел создать вокруг себя атмосферу умиротворения, без труда внушая окружающим чувство покоя и безопасности. Урум еще постигал эту науку, развивая свои природные способности. Все приходит с опытом. Проще всего было внушить живому существу чувство паники и ужаса. С покоем и безопасностью было гораздо сложнее, приходилось подавлять инстинкт самосохранения – самый сильный у любого живого существа.

«Люди. Да, они всегда внушают беспокойство. Но за ними хорошо присматривают, Урум. Нет причин для волнения,» – наконец промолвил старик.

«Я не об этом, учитель. Неподалеку отсюда я нашел пещеру с чудесными рисунками на стенах. Они как живые: лошади, мамонты, лев. Их оставили люди. Они сумели передать не только облик, но, кажется, и саму суть каждого живого существа. Почему людям дано такое умение? Почему мы так не можем?» – горячился Урум.