Александр Бадак - Время жить

«Когда уже за мной подъедут?» – думал Вова. Над ним шелестели сухие, цвета золотистой охры, листья монгольского дуба. Полностью они опадут весной. А пока лес реагировал на каждое дуновение ветра легким шепотом: «Ш-ш-ш-что не спи-ш-ш-ш-шь?». Ощущение времени уходило. Наступало состояние тупого безразличия. Вова переставал думать и начинал «загружаться» коматозным спокойствием.

Очнулся от того, что его теребил Юра.

– Дядя Вова, уже два часа прошло. А никого нет. Может боец заблудился?

– Может. Тогда придётся самим…

Декабрьское солнце стояло в зените. Уже полдень. После вчерашнего снега задувало. Скоро наступит вечер, похолодает. Надо выбираться.

– Юра, сломай две лесины метра по три… Вставь в рукава бушлата… Пуговицы застегнешь и получатся санки…

Юра сделал всё на удивление быстро. И через полчаса этот тщедушный человечек уже тащил за осиновые оглобли через заросли ватные санки с окровавленным телом. К вечеру измученный Юра допер ещё живого друга до заставы. От ватника остались лохмотья, как и от надежд, что военные помогут …

Холопников прибыл в распоряжение начальника заставы ещё до обеда. Рассказал всё, как на духу. Дальнейшие решения за него принимал командир. Сержант должен быть на службе, а не на охоте. Значит, он был на службе! Ни о каких раненых он ничего не знает! Никому ничего не докладывал! Никуда за раненым не пойдёт! Никакой подмоги организовывать никто не будет! Нам службу нести! Но когда командир увидел полумертвого обескровленного Володю, испугался. Не хватало трупа на плацу. Приказал выделить машину и отвезти пострадавшего домой.

Плохо соображающему раненому стали что-то говорить про ЧП и суды. Одним словом, Вове помогут, но ему надо всё списать на самострел. Неловкое обращение с оружием. Иначе сержанту тюрьма, а начальнику – увольнение. На границе не любят следов! Гражданский получил ранение на охоте случайно из собственного ружья. Пограничники первыми пришли на помощь. Скорая должна приехать не на заставу, а домой к раненому и зафиксировать этот факт документально. А потом поможем!

Скорую вызывали из дома. В приемном покое центральной районной больницы бывшего коллегу встретили по-домашнему тепло. Фраза: «Всё будет хорошо!» – слетала с губ каждого, кто видел Вову. Но у всех на лицах он читал мрачный вердикт своего трагического диагноза. В истории болезни было записано как надо: Горленко Владимир случайно попал себе в голову из ружья и снес правую верхнюю часть черепа. Повредил мозг. Показана срочная госпитализация в нейрохирургическое отделение.

Подключились пограничники. Направили в свой госпиталь. Но когда друзья узнали о необходимости сложной операции, похлопотали и перевезли раненого в Тихоокеанский госпиталь. Там работали лучшие нейрохирурги, специализирующиеся на огнестрельных ранениях. И Вова попал в стерильные руки капитана первого ранга медицинской службы Сергея Николаевича.

Огнестрельное ранение имеет свои особенности. Огромный кинетический потенциал, которым обладает пуля, выпущенная из нарезного ствола, превратила верхнюю часть правой теменной области Вовы в кровоточащее месиво из осколков кости, волос и кусочков мозговой ткани. Сергей Николаевич облачился в стерильное, обработал перчатки спиртом и сквозь маску прочел своё любимое предоперационное стихотворение:

«Заранее своей не знаем доли.

Не мы, а рок распределяет роли».

После этого ритуального действа приступил к кровавой практике: опилил края, вычерпал размозжённые участки мозга, перевязал сосуды. Костный дефект закрыл титановой пластиной. Натянул края кожи и сшил их широкими стяжками. Всё остальное должен был доделать сам Вова – ему полагалось выздороветь. Но пока он ещё не знал об этом и безмятежно лежал на реанимационной койке, соединенный силиконовыми трубками с разноцветными бутылочками.

Потом наступило самое страшное. В обритую налысо и заштопанную голову пришло осознание того, что уже никогда не станешь таким, каким был ранее. Никогда уже не пройдешь ни по лесным тропам, ни по горным речкам. И вообще никогда никуда не пойдёшь! Ноги практически не двигались. Через пару месяцев реабилитации чувствительность возвратилась, ноги зашевелились, но стоять было невозможно. Конечности подкашивались, складывались, как перочинные ножики. Особливо непослушной была левая. Менялись соседи по палате, врачи, медсёстры. Но не менялся status presents – так доктор называл текущее состояние больного. Парез не проходил.

Вова выучил мудрёное название своего недуга: посттравматическая нижняя параплегия. Насмотрелся Вова и на больных с черепно-мозговыми травмами. Выходило, что лечить их можно, да толку от лечения было совсем немного. Привозили на носилках, увозили на колясках. За целый год Вова так и не увидел ни одного случая, чтобы какой-нибудь парализованный встал на ноги…

Пограничники с отряда его не забывали, наведывались к жене. Только не с помощью, как обещали, а с просьбами. Умоляли не писать заявление на Холопникова, клялись семье помогать. Володя, когда узнал об этом, подумал: «Ладно, если сдохну, хоть семью не оставят». Никаких заявлений не писал. Поверил на слово. А зря. Никто и не подумал выполнять обещанное. Холопникова уволили в запас, начальник заставы перешел в погранотряд, погоны ни у кого не сняли, честь мундира была сохранена. То есть, дело замяли и про инвалида забыли. Навсегда…

Спасибо, родные регулярно навещали. Помогали, чем могли. А вот супруга плакала. Муж внезапно из добытчика превратился в лежачего инвалида. Пять тысяч рублей, накопленные для строительства дома, ушли на лечение. А было время, Вова хорошо зарабатывал: для поселкового госпромхоза заготавливал мясо. Был штатным охотником. Бил кабана, изюбра, косулю. Заготавливал и пушнину (колонка, выдру, енота, барсука, лисицу). Сам собирал папоротник, лимонник, ягоду амурского бархата. По краю скупал женьшень, элеутерококк, шишку кедра, мёд. Мог поехать в самую глухую тайгу, к промысловикам, отверженным бродягам. Не боялся «забуриться» к ним с приличными деньгами для закупа. Была у него такая фишечка: заходил в дом, вешал сумку с наличкой на видное для всех место и заваливался спать. Никто никогда на деньги не позарился. Зимой, когда заготовительный зуд проходил, мотался на автолавке по деревням с «дефицитами». Одним словом, семья жила зажиточно, горя не знала.

Но теперь не тот коленкор. Не слушались не только ноги, но и тазовые органы. Не всегда получалось удержать мочу. Вова сильно переживал по этому поводу, требовал от жены побольше свежего белья. Сам пытался устраивать постирушки прямо в палате. Благо соседи всё понимали и помогали с водой.