Сергей Скурихин - Ужик

– В который уже раз убеждаюсь в мудрости твоих слов.

– Лучше, господин барон, обучи Якоба грамоте на эти деньги, – и старушка скрепила свою просьбу поклоном.

– Да будет так! Прощай! – гаркнул я, подавая Ужику условный знак на взлёт.

Якоб тоже что-то промычал бабке сквозь тряпку, потом замахал ей рукой и, кажется, заплакал. А внизу, в пыли деревенской улицы, осталась стоять маленькая сухонькая фигурка. Вскоре она стала неразличима…

На севере за моими раскинулись обширные земли герцога Ганзбадского, у которого на службе, как поговаривали, состояло аж три боевых дракона, причём каждый размером с полтора Ужика. Лететь туда без приглашения было затеей весьма сомнительной. Да и как объяснить герцогу цель визита? Где тогда сопровождающая меня свита и обязательные в таких случаях подношения? И почему от меня так несёт гарью? И что рядом со мной делает мальчик-простолюдин?

Нет, конечно, у меня есть деньги, и возможность не отвечать на вопросы герцога можно просто купить. Но, боюсь, хозяин северных земель тратит за пару дней на кормёжку своих драконов больше, чем у меня сейчас позвякивало в мешочке. Расставаться с последним я был не готов, и то, на что раньше жилось целый месяц, теперь мне придётся растягивать на неизвестно какое время.

Были у меня опасения и другого рода. Герцог, как известно, большой любитель драконов. Этот хитрый лис может принять меня и без денег, и без лишних расспросов, но потом выставит такой счёт за гостеприимство, что расплатиться мне будет нечем. Вот тогда он по Закону Чести будет иметь полное право потребовать печать Ужика в качестве расчёта. А мне же на сдачу герцог милостиво пожалует какую-нибудь дальнюю свою деревеньку на сто-двести душ. Нет, на такой позор я, отпрыск славного баронского рода, пойти не мог. Да и, честно говоря, я бы лучше руку отдал на отсечение, чем расстался с Ужиком!

Но все эти мои предположения не стоили и скорлупы от выеденного яйца, если чума или слухи о ней уже добрались до герцогства. Тогда нас при пересечении северной границы просто, быстро и в три глотки сожгут ганзбадские драконы! А значит, думать тут нечего: поворачиваем на юг, в дикие южные земли!..

Вечерело. Летели мы нарочно высоко. Облака, на наше счастье, висели низко, и потому дракона было хуже видно с земли. Голодный Ужик здорово устал – это чувствовалось по редкому и тяжелому ходу его крыльев. Вдруг сквозь облачную прореху я увидел внизу коровье стадо, которое с вечернего выпаса загоняли на ночлег. Конечно, грабёж – последнее дело, но нам сейчас было не до соблюдения приличий, поэтому я подал Ужику условный знак на охоту. Мой дракон молниеносно пошёл на снижение, и вскоре его лапы сомкнулись на крупах двух несчастных коровёнок. Ужик легко оторвал добычу от земли и сжал когти сильнее. В коровках что-то булькнуло с противным хрустом, они сразу перестали мычать и безвольно свесили головы. Затем дракон снова снизился, разжал лапы и сел рядом, предвкушая запоздавший ужин.

Недалеко от нас полулежал на карачках пастух, он был почти в обморочном состоянии. Я подошёл к незадачливому волопасу и велел тому подняться. Мужичонка встал, его била крупная дрожь.

– Что у тебя в бурдюке? – спросил я.

– В-в-вода, г-господин.

– Давай сюда.

Пастух покорно отдал то, что у него требовали.

– Вот, возьми. Это тебе за коров и за воду, – я протянул пастуху – неслыханная щедрость – целый золотой. – Беги, собирай стадо.

Мужичок, ошалевший одновременно и от страха, и от радости, задал стрекача. И мне оставаться на этом открытом месте тоже не хотелось, к тому же я не знал чьи здесь земли. К неудовольствию Ужика мы снова поднялись, да ещё и с грузом. Я похлопал дракона по твёрдому как железо загривку, мол, потерпи чуток. Якоб же после отлёта из родной деревни был какой-то отрешённый и даже безучастный.

Теперь мы летели низко и, когда началось редколесье с частыми проплешинами, то сели на одной из укромных полянок. Ужик больше не мог терпеть, поэтому мы с Якобом отошли и отвернулись. До сих пор не могу смотреть как драконы едят, хотя, казалось бы, много чего повидал в своей жизни. Тут только от звуков разрываемой и перемалываемой плоти, вкупе с плотоядным урчанием, на кого хочешь дурнота накатится, не говоря уже о любовании этим сомнительным зрелищем! Якобу тоже стало не по себе. Ладно пусть так, но его удалось хоть немного растормошить, вытащить из болота уныния.

К счастью, драконья трапеза закончилась быстро: по коровке на зубок. Нам с мальчуганом тоже следовало подумать о хлебе насущном. Предусмотрительная бабка сложила Якобу в дорожный мешок хлеб, сыр, пучки каких-то высушенных трав и… небольшой железный котелок. Я отправил мальчика в лес за длинной сухостойной жердиной. Такая быстро нашлась, и я, поместив на её конец котелок с водой из пастушьего бурдюка, поднёс эту оглоблю к пасти Ужика. И дракон осторожно, насколько мог, вскипятил воду. Якоб бросил в кипяток шепотки разных трав, и у нас к хлебу с сыром получился неплохой чай, правда, немного горьковатый. Разводить же костёр я не решился, чтобы не привлекать ничьего внимания. Всё-таки в этих чужих местах мы были незаконно, ещё и прибытие своё ознаменовали не самым добрым поступком.

Якоб сидел молчаливый и нахохлившийся, словно одинокий воробей зимой на обледенелой ветке. День начинался для него как захватывающее приключение, а закончился расставанием с самым близким человеком. Что будет теперь с его бабкой, что станет с моими людьми, когда мор уже расправил свои чёрные крылья над их головами? Мне захотелось как-то подбодрить мальчугана, но вопрос, который я ему задал, вышел не очень уместным:

– Как звали твоих родителей, Якоб?

– Марта и Борус, господин барон.

– Ты помнишь их?

– Плохо, господин барон. Я был совсем маленький, когда чума их забрала.

– Это хорошо, что не помнишь… А бабка у тебя ого-го, всех нас ещё переживёт! – рассмеялся я, но смех мой получился натянутым.

Якоб в ответ сделал глубокий кивок головой.

– Ладно, темно уже. Пошли укладываться, – сказал я ему раздражённо. В конце концов, я всё-таки барон, а не нянька.

Мы расположились между лап Ужика: я подоткнул под голову бурдюк, а Якоб – дорожный мешок. Дракон шатром сложил вокруг нас крылья и изредка прогонял по зобу нутряной огонь, чтобы мы не озябли ночью. И темнота накрыла нашу странную троицу.

Погорелец

Мы пролетели уже утро и большую часть дня, а под нами лежала всё та же степь, бескрайняя и безмолвная, с пожухлой от вечного солнца травой. Правда, внизу этот однообразный пейзаж повсеместно разбавляли людские тела, что лежали на земле: где-то они ещё сохраняли плоть, а где-то это были уже кости в истлевшем тряпье. В первых случаях компанию покойникам составляли стайки птиц, которые дрались меж собой за пропитание, а в остальных же случаях между пустых глазниц и рёбер скелетов гулял один только ветер. Рядом со многими трупами виднелись ямки, явно вырытые наспех и вручную, и я не сразу понял, что таким способом обречённые на смерть люди пытались добраться до воды.