Валерий Муллагалеев - След Бремера

Ржавый устало вздохнул и посмотрел на измазанные кровью часы. Времени прошло пугающе много, в любую минуту могут появиться красные глаза, быть может, какой-нибудь одержимый зверь уже затаился у входной двери и роняет слюну. Ржавый потер лицо. От длительного чтения при неверном свете керосиновой лампы и первых лучей солнца, глаза красные теперь у него самого. Пока непонятно, ради чего вообще вся заваруха случилась.

После ознакомления с древними преданиями Ржавый вспомнил, что Тидир Знающий, чей дневник он добыл для барона, был одним из Вечных хранителей Пути – легендарный герой Эпохи Рока. Естественно, он не был чернокнижником, но обладал множеством древних знаний, в том числе ныне запрещенных. Вряд ли у хранителя Пути в дневнике описаны темные ритуалы, скорее всего, записи являются ключом, подсказкой к нахождению какого-нибудь клада, который барон очень ценит и не хочет ни с кем делить. Что ж, похоже Ржавый с бароном относятся к счастливым обладатели секрета, так что после победы над чернокнижником можно рассчитывать и на клад. Не жизнь, а сказка, подумал Ржавый и провалился в сон.

Спал он ровно секунду, после чего отвесил себе здоровой рукой такую пощечину, что перехватило дыхание. Спать ни в коем случае нельзя. Нужно выдвигаться прямо сейчас. За окном начал моросить дождь. От мысли, что до ближайшей станции снова придется преодолеть долгий путь, да еще и по сырости, Ржавый чуть не взвыл, но утешил себя тем, что потом сможет спать хоть всю дорогу, поскольку поезд постоянно будет в движении – такой роскоши не могли себе позволить герои старинных сказок! В поисках зонта он открыл шкаф и хмыкнул, увидев на плечиках несколько жилеток розового цвета, довольно неожиданных в гардеробе серьезного ученого. Ржавый выбрал вместо зонтика брезентовый дождевик и поспешил на вокзал.

…Солнце светило непривычно ярко, даже сквозь белые облачка, быстро плывущие по высокому небу. Сочная трава поднималась до колен и пестрела разноцветными ароматными цветами, будто начало июня сменилось серединой лета. Тонкие ветвистые деревья, обступившие выход из пещеры, были Ноланду незнакомы. Чужим казалось все. Даже камень, на котором он, отдыхая, разлегся во весь рост, не был похож на холодные в любое время года угловатые глыбы, какие он привык видеть в окрестностях Хельдена. Камень казался гигантской галькой из первозданного эфирного океана, забытой здесь с начала времен. Ощущение было таким, будто река жизни Ноланда, городская и мутная, вынесла его в море, неведомое и бездонное.

Но куда двигаться дальше?

Ноланд не мог сказать наверняка, терял ли он сознание в поездке и сколько времени находился в пути. Григотропос остановился в темной и тесной каменной пещере с грубо обтесанными стенами. Зажигая спички, Ноланд нащупал холодные влажные перила чугунной лестницы, которая вывела наверх, снова в пещеру, но более просторную и сухую.

Там находился не то верстак, не то стол длиной во всю стену. В столешнице торчал кинжал, а вокруг него, сохранив контур бывшего листа бумаги, лежала мелкая труха. Кто съел записку, муравьи или еще какие-нибудь жучки, было не важно. Возможно, то была плесень. Важнее, что вредитель оказался привередлив: малюсенький клочок под острием кинжала остался нетронутым из-за капли смазочного масла, стекшего по лезвию. Сохранилось лишь одно слово – "Вереск". Симпатичное вечнозеленое растение с сиренево-розовыми цветками. Никаких плодотворных ассоциаций.

Больше ничего не найдя в пещере, Ноланд выкарабкался наружу по длинному узкому лазу, выход из которого настолько зарос кустарником, что за секретности пещеры можно было не беспокоиться. Он не знал, почему отец скрывал такую сенсацию, как григотропос, но чувствовал, что допускать к нему общественность совершенно недопустимо, как будто это чужое достояние, на которое люди права не имеют.

Сейчас Ноланд уже полчаса отдыхал на камне, наслаждаясь солнцем, и размышлял над показаниями компаса. Стена гор, из-под которой он выполз, расположилась на севере. Если григотропос отправил его строго на юго-запад, то, следовательно, это горы Вестмонд. Поразительно большое расстояние от дома, но куда весомее вывод, что раз Вестмонд на севере, то находится Ноланд уже не в родном Баргене, а в Луарции, стране, которую отец сравнивал со сладким спелым яблоком, изъеденным червями. Страна контрастов, где процветание соседствует с нищетой, высокое искусство – с пошлостью, доблесть – с подлостью, верность – с предательством. Насколько знал Ноланд, вереск в Луарции не растет, потому идей насчет направления не было.

В любом случае нужно найти людей. Как минимум – деревню или трактир, чтобы переночевать и купить провиант, но лучше отыскать город, где можно оформить денежный перевод для дяди. Теперь деньги не проблема. Да и, раз нет дальнейших указаний, можно вернуться ненадолго домой… Последняя мысль заставила Ноланда вскочить с теплого камня. Так просто плюнуть на все и захлопнуть дверь, которая перед ним открылась? Из-за чего? Из-за крохотного муравья, который съел бумажку?!

Ноланд вскинул на спину рюкзак и обвел взглядом место стоянки. Красиво, ничего не скажешь, но цветные карандаши остались дома, в походном наборе инструментов они лишние. Неведомые земли, которые он рисовал в уютном кабинете, теперь вокруг, будто шагнул в картину. И не такое предстоит увидеть, и не такие трудности ждут. Настал новый этап жизни. Возвращаясь из великих путешествий, люди меняются, это он знал из эпических сказаний. Но перемены начинаются уже на первом шаге. Это он узнал сейчас.

Выйдя из рощи и изучив горизонт, Ноланд приметил далекий дымок столбом. С помощью подзорной трубы удалось разглядеть придорожную гостиницу. До тракта оказалось меньше пяти километров. После пропитанного смогом города, пыльного особняка и холодного душного подземелья прогулка на свежем воздухе показалась наслаждением. Вот только дико захотелось есть, да и ночные события напомнили о себе неподъемной усталостью.

Однако в большей мере устало не тело, а голова. Новые впечатления за последние сутки навалились друг на друга, образовав тяжкую многоцветную массу. Ноланд почувствовал, что уже не в состоянии осмысливать каждое новое событие, как делал это всегда. "Если посмотреть правде в глаза, – думал Ноланд, приближаясь к зданию гостиницы, – я не гожусь в путешественники. Я отшельник, а не странник. Это другим необходимы новые знакомства, встречи, поездки. Они довольствуются поверхностными впечатлениями так же, как несмышленые дети съедают с конфеты глазурь, выплевывают начинку и тянутся за следующей конфетой. Мне же подавай начинку. Сколь многое можно увидеть в малом, даже не выходя из дома. Глубокая книга, тонкость чаепития, многозначительный взгляд… – в этих вещах можно разглядеть целый мир, если смотреть вглубь. Теперь же события валятся на меня одно за другим, и смотреть вглубь я не успеваю. Продолжая метафору, я уже объелся глазури. Как хорошо было бы сесть в своем кабинете и хорошенько, без спешки все обдумать".