Юрий Еферин - Ларец Шкая. Мистический детектив

– Да, Паха, Николай, – не стал скрывать Вилен. – Ограбление-то нешуточное, сам понимаешь. Ну и Николай, конечно, попросил помочь. Я, может быть, и отказался бы, но уж больно дело необычное и очень странная кража какая-то. По почерку похоже на блатных, очень профессионально все сработано…

– А в чем же тогда странность-то? – перебил его Паха.

– Да картину странную выбрали.

– И что за картина?

– «Лиловый куб».

– «Лиловый куб»? – Паха почесал коротко стриженый затылок. – Ну, слышал. Даже еще в школе, помню, водили нас в Третьяковку. Показывали, а мы ржали над этой ерундой с пацанами. Ее подрезали? Вот это номер! Вскрыть Третьяковку ради этого?! Это ж туфта получается какая-то. Кому сдалась-то она, в натуре, эта фиолетовая мазня?

– В этом-то все и дело. Там такие картины вокруг висят и стóят на черном рынке совершенно других денег. Поэтому это все и не вяжется у меня в голове.

– Согласен, брат, мутная какая-то тема рисуется. Ладно, завтра попробую что-нибудь узнать для тебя.

– Узнай, Паха, пожалуйста. Что-то мне подсказывает, что не совсем тут криминал в чистом виде.

– Ладно, Виленыч, спасибо за чай! – улыбнулся Паха. – Только вот пряники к чаю у тебя совсем невкусные и черствые, – он постучал пряником по столу. – В следующий раз занесу тебе свежих. Все, мне пора. Вечерком завтра заскочу, принесу тебе свежих пряников.

– Давай, Паха, береги себя!

– Как скажешь, профессор! – улыбнулся Паха.

Проводив Паху, Вилен прилег на кушетку. Только сейчас, оставшись один, он почувствовал дикую усталость, которая словно гранитная плита навалилась на него в одно мгновение. «Я что, мешки целый день таскал? – с удивлением подумал Вилен. – Откуда такая слабость? Ладно, просто надо лечь, отдохнуть, чего-нибудь почитать. Кстати, где-то у меня была книга Валевича про супрематизм». Вилен поднялся с кушетки и направился к книжному шкафу, чувствуя, как силы с каждым шагом стремительно покидают его. «Уж не простыл ли я? Да нет, не должен», – успокаивал он себя. Добравшись до книжного шкафа, Вилен приступил к поиску, перебирая пальцами корешки книг. «Где-то, где-то она тут была, – бормотал Вилен. – Вот она!» На обложке значилось: «Седзимир Валевич. Супрематизм. Бытие как беспредметность».

Книга была издана в 20-х годах и досталась Вилену от деда. На форзаце была надпись на польском, но он с детства знал перевод: «Пламенному революционеру от геометра и абстракциониста, на вечную память». И подпись «С.В.». В памяти всплыли воспоминания о деде, которого Вилен очень любил и с которым провел большую часть своего детства. Недаром говорят, что внуки и деды очень близки. Звали деда Конрад Вацлав Сикорский, он был польским коммунистом, профессиональным революционером и участником Великой Октябрьской социалистической революции. В 1919 году на Первом конгрессе Коммунистического Интернационала, где он участвовал как делегат от Коммунистической рабочей партией Польши, ему довелось разговаривать с самим Лениным. Дед часто вспоминал, как его представили вождю мирового пролетариата, и Ленин поинтересовался у него, как идет процесс объединения Коммунистической рабочей партии Польши с левыми и социалистическими организациями Польши и какие проблемы, по мнению деда, есть на этом пути. После запрета в Польше КРПП во время советско-польской войны дед с семьей перебрался в Москву на работу в ИККИ – Исполнительный комитет Коммунистического интернационала от Компартии Польши. Вилен бережно хранил его членский билет Коминтерна: рядом с пожелтевшей вклеенной фотографией соседствовал незамысловатый текст: «Тов. Сикорский является членом Исполкома I Коммунистического Интернационала». В 1933 году Сталин обвинил руководство Компартии Польши в троцкизме и антисоветской позиции. За обвинениями последовала физическая расправа над рядом руководителей Польской компартии. В 1938 году вышло постановление президиума Исполкома Коминтерна о роспуске Компартии Польши и ликвидации польской секции Коминтерна. Дед был арестован. Слава Богу, ему удалось избежать расстрела, он получил 25 лет лагерей и был сослан в Магадан. В 1954 году реабилитирован. В 1955 вернулся в Москву, домой на Ордынку.

Вилен приоткрыл книгу в середине, на странице, переложенной закладкой, которой служила старая, еще с фигурной обрезкой фотография. Он с волнением взял фотографию в руки и улыбнулся. «Так сейчас уже почти не обрезают», – подумал он. Вилен сразу же узнал эту покрытую коричневатой вуалью сепии фотографию из детства, на которой аппарат безымянного фотографа навечно сохранил его деда и художника Валевича на Моховой улице перед зданием ИККИ – Исполнительного комитета Коммунистического интернационала. Да, дед знал Седзимира Валевича, знал близко, более того, они были друзьями, этакие два поляка в стране Советов. Как и Сикорский, Валевич был поляк, хотя и родился на Украине, Сикорский же был родом из Варшавы. Дед часто рассказывал Вилену про художника. Познакомились они в Петрограде зимой 1916 года на выставке «0-1-0», где Валевич впервые выставил свою самую знаменитую картину «Лиловый куб», которая произвела, по словам деда, настоящий фурор на тогдашнюю художественную интеллигенцию. Что же касается деда, то, будучи профессиональным революционером, повидавшим жизнь с изнанки, человеком очень прагматичным и конкретным, он не особо верил во все эти разговоры Валевича про метафизику и вообще считал его большим хитрецом и даже мистификатором, и уж тем более относился весьма скептически ко всей этой, как он выражался, «новомодной абстрактной белиберде явных бездельников». Но как человек Валевич ему очень нравился – умный, веселый, общительный, всегда не прочь, как говаривал дед, «опрокинуть рюмаху-другую под крепкий анекдотец» в хорошей компании. Пользуясь своим положением и связями, дед часто помогал Валевичу в организации выставок и в Питере, и в Москве.

«Эх, был бы жив дед, – с сожалением подумал Вилен, – он бы точно что-нибудь рассказал про „Куб“, что-то, что могло пролить свет на эту кражу. Наверняка он знал больше, чем все остальные, ведь сколько вечеров напролет, по его словам, провели они с Валевичем за разговорами „обо всем на свете“. Эх, жаль, дед не вел дневников! Хотя это и понятно: после того, что он прошел, сознательно писать на себя новые срока…»

Вилен подошел к кушетке, включил настенное бра, прилег, открыл книгу и начал читать в том месте, где находилась фотография.

«…Вихрь движения мысли – с быстротой молнии освещает мрак будущего, чтобы увидеть скрытые в нем практические выводы как ключи ответов. Немногим удается в молниеносном блеске разглядеть ключи ответов. Кто увидел, тот движется дальше, кто не увидел, остается при прежнем доказательстве. Но в действительности достиг ли тот совершенства, кто увидел ключ, и имеет ли преимущество перед тем, кто остался при старом ключе доказательств…» 2 2 Казимир Северинович Малевич. Собрание сочинений в пяти томах Том 3. Супрематизм. Мир как беспредметность, или Вечный покой