Сергей Алексеев - Белое пятно

Подобные байки про Соржинский кряж Ерема с детства слышал, но только в детстве им и верил.

– Болтовня все. – отмахнулся он. – Я ведь хожу там, живу и не пропал. И отец там промышлял, и дед.

– В том-то и штука. Одни туда входят и выходят свободно, а другие исчезают бесследно.

– А нечего с дурными помыслами ходить. – отпарировал Ерема и понял, что сделал это зря.

– То есть, ты все-таки веришь в сверхестественные силы природы?

– Ну, мало ли как бывает. – стал оправдываться он. – Раз на раз не приходится. Загадки, конечно, есть…

– Ты от кого услышал, что Соржинский кряж называют белым пятном? Это же термин чисто географический.

– Первый раз от геологов. – удачно признался Ерема. – В отрочестве я с ними ходил в поход. То есть, в экспедицию. Они и объяснили, что если нет топографической съемки, то территория слепая. То есть, темная, не изведанная.

– Поэтому там могут пропадать люди?

– Да кто особенно-то пропадал? Находили потом…

– Но китайцы пропадали?

– Говорят, пропадали…

– А однажды исчезла целая приискательская артель, человек десять. Слыхал?

– Слыхал. – усмехнулся Ерема. – Только они не исчезли – заблудились. И вышли потом на Индигирку.

– Километров за триста от Соржинского кряжа! И по дороге двух своих товарищей съели.

Он и про это слышал, поэтому отозвался ворчливо:

– А нечего там делать с недобрыми помыслами. Еще мой дед так говорил.

Особист положил перед ним лист бумаги.

– Укажи, как река протекает, и где горы стоят. Ты же хорошо эту местность знаешь?

– Ну, знаю…

– Нарисуй. – он дал карандаш. – Границы участка и примерное расположение твоих избушек.

Ерема наугад провел извилистую черту с севера на юг и наставил кружочков.

– Это Соржа и горы. – добавил пять крестиков. – Тут избушки…

Особист посмотрел рисунок, покачал головой.

– Да, сотрудничать с органами ты не хочешь, Осягин. Твой отец совсем другое расположение нарисовал. А напрасно…

– Как умел, так нарисовал…

Капитан все еще проявлял терпение и вопросы задавал неожиданные.

– Почему ты до сих пор не женился? Про тебя говорят, чуть ли не первый жених в поселке. Десятилетку окончил, авиатехником служил, мастеровой парень. А в лесу живешь один….

– Свою суженую жду. – теперь уже ухмыльнулся Ерема. – В нашем казачьем роду так положено.

– А может, завел себе на промысле бабенку? – капитан подмигнул, – Какую-нибудь якутскую шаманку?

– В Соржинском кряже якутов сроду не бывало…

И договорить не успел, как особист уже другой вопрос заготовил:

– Ты сейчас зачем из тайги вышел? С какой целью?

– Пушнину сдать, продуктов прикупить и завезти.

– А что так поздно? Все давно уже сдали пушнину.

– Я же к Сорже привязан. – уже без вызова проговорил Ерема. – Река вскрылась и поехал…

– Сколько же ты до Потоскуя плывешь?

– Двое суток.

– А обратно?

– Четверо по большой воде. По малой – неделю.

Юлианов не юлил – вертел вопросы в разные стороны:

– Ну и как? План по добыче выполнил?

– Вдвое перевыполнил…

– Это я слышал, портрет на доске почета висит, передовой промысловик.

– Угодья хорошие…

– Говорят, удачливый ты охотник, на ловца и зверь бежит…

Ерема не захотел продолжать такой разговор – стеснялся, поэтому свел его на нет:

– Как придется…

– Скажи-ка, Еремей Лукич, а заготовитель пушнины вас обжуливает?

– Не без этого. – сдержанно сказал тот, пытаясь понять, куда клонит собеседник. – Но по божески…

– Ты уже продукты закупил, и завтра назад, в тайгу?

– Пока вода не спала…

Капитан достал еще одну бумажку.

– Мука, крупа, соль, это я понимаю. Керосин, макароны… А вот кому ты купил ящик галет, сгущенное молоко и сорок плиток шоколада?

Ерема насторожился, но виду не показал.

– Как кому? Себе.

– Сорок плиток шоколада? Весь в магазине забрал!

– Было бы в ОРСе больше – взял еще…

– Но раньше ты никогда не брал таких сладостей.

Верно, особист думал, поймал его с поличным, к стенке припер – даже лезвие ухмылки уже зубами зажал.

– Раньше я у отца мед брал. – признался Ерема. – Нынче нету.

– Почему нет?

– Прошлым летом взяток был плохой.

– И ты решил побаловать себя сгущенкой, шоколадом?

– А что? Я в армии к шоколаду привык. Сухим пайком выдавали.

Капитан опять вздыбил плечи и от возмущения чуть ли не на крик сорвался:

– Ты мне кончай прикидываться! К шоколаду он привык! Что же раньше-то на него не тратился?

– Говорю же, мед брал…

– А нынче аж на три тысячи шоколаду купил?

– На что мне еще тратить? Семьи пока что нету, а я двадцать семь тыщ чистыми получил…

– И решил злых духов задобрить? Так сказать, воздать жертву?

Ерема только руками развел.

– Что-то я не пойму никак. Ты про духов серьезно толкуешь? Или придуриваешься?

И так захотелось треснуть по его масленой роже!

Особист тоже кулаки стиснул, но сдержался, чувствовалось, вскипает, однако целый стакан воды выпил, будто пожар внутри затушил. И голос сразу стал вкрадчивый, парной:

– Ладно, а зачем лампы искал? Ты же спрашивал у киномеханика электронные лампы?

Запираться тут не было смысла.

– Спрашивал, хочу старый приемник отремонтировать.

– Радио слушать? А лампы искал для радиопередатчика, судя по маркировке. Ну, и что ты скажешь?

Ерема пожал плечами.

– Должно быть, они одинаковые…

Особист не дал договорить, рубанул кулаком по столу:

– Хватит врать, Осягин! Кому потребовались лампы для радиопередатчика?

– Злым духам. – пробурчал тот. – Кому же еще?

Капитан на шутку не обиделся, напротив, облегченно вздохнул:

– Это уже ближе к правде… – и пригрозил. – Запомни, Осягин, будешь врать – срок схлопочешь. Теперь отвечай, откуда у тебя эта вещица?

И поднял за цепочку серебряные швейцарские часы, отобранные у Еремы, когда привели в милицию. У того ответ был заготовлен:

– Трофейные, с фронта привез.

– Ты же не воевал?

– Но в Германии служил…

– А надпись на оборотной стороне крышки читал?

– Там не по-русски написано.

– Верно, по-английски, и звучит это как Куз.

– Мне все равно, трофейные…

Юлианов всякую надежду потерял, рассердился:

– Сейчас в камеру! Посиди, подумай. Завтра мне все про духов расскажешь. И особенно про часы! Кто и когда подарил.

И вызвал дежурного милиционера…

Безлюдную, благодатную эту землю даже стихии не трогали. Ураганы рассекались горами и проносились мимо, таежные пожары упирались в широкие, но мелкие каменистые реки, либо скалы с россыпями курумников и заглыхали еще на дальних подступах, суровые морозы распадались на два потока и уходили один на запад, другой на восток, огибая неприступный Соржинский кряж. Стоял он словно корабль между двух сибирских рек, разделяя водные и воздушные потоки, а может быть и все пространство до небесной выси. Даже Тунгусский метеорит, целивший в плоские вершины правого борта кряжа, будто на стену наткнулся. Редкие старики-очевидцы, в частности дед Еремы, своими глазами видел, как слепящая звезда сначала пошла к земле, но в последний миг будто зависла! А потом скользнула вверх, унеслась к Подкаменной реке и уже над нею хлопнула да сгорела. А тут ни единого дерева не свалилось, разве что по реке волна пошла, на горах лед растаял, и тундровые болота на вершинах в единый миг высохли. Зато другие звезды, совсем малые, падали на кряж часто, и часто рассыпались в прах или таяли – говорят, ледяными были. Еремин дед такую звезду находил и целиком принести не мог, так кусок отколол топором и положил у себя в избушке. На вид и в самом деле, как прозрачный лед, но теплый и не тает, а будто сразу испаряется. Полежал осколок такой звезды недели три – вдвое уменьшился. Остатки дед хотел в Потоскуй привезти, детям и внукам показать, но пока плыл на лодке по Сорже, метеорит исчез. Другие же казаки много раз находили оплавленные камни величиной с кулак и поболее. Считалось, тот счастливый, кто нашел остывшую звезду, от зубной боли помогала и от пупочной грыжи у младенцев.