Ирина Ногина - Надуйте наши души. Swell Our Souls

– Одной мне показалось, что Жорж диагностирует у вас антиконкурентную лихорадку? – выдувая облако пара, подкралась неотразимая Лиза Бронс и, встретившись взглядом с Илайей, подмигнула ей.

– Если на мысль о лихорадке тебя натолкнул цвет моего кимоно, то знай, что это лишь жест доверия талантливому дизайнеру, – с достоинством ответила Ольга.

– Очевидно, что он имел в виду королеву бала, – вклинился широколицый бородач Макс Славин, выскочка-комментатор, недавно заявивший о себе в большом спорте и ещё не вполне отесавший свои перлы. – Миру Пандробанову. Приношу извинения дамам – видали, как они покривили носы: мамзель Манн.

– Должна сказать, что мой интерес к ней определённо подогрелся, – призналась Лиза. – Просвещённые люди ничего особенного не ждали и опасались даже шансона, а тут чувствуется вкус и концепция.

– Что вы сказали о Мире Манн? – неизвестный с фотоаппаратом фамильярно тронул Макса за руку.

– Жду не дождусь, как и вы, – отталкивая наглеца, брезгливо отчеканил тот. – Видали? Их там целый отряд: дежурят на всех входах.

– Кто дежурит? – не понял Шкодный Жорж.

– Папарацци, – сказал Витас Блябов. – Объективы засунули под мышки, и ходят-курят, косят под гражданских.

– Именно, – поддакнул Макс Славин. – Внутри уже всё прочесали – не нашли. Но я зуб даю, что её где-то тут прячут. В толпе даже, очень может быть.

– В толпе бы её заметили, – возразил Анатолий.

– Веско! – гоготнул Макс.

– Можно подумать – очередная грудастая краля, – брякнула фолловерша Ольги библиотечного вида.

– Меня уверяли, что рядом с нею Нефертити – кроткая простушка, – парировала Лиза Бронс.

– Ну, кому как не вам, журналистам, знать, как сильно слухи склонны преувеличивать факты, – оскалился Шкодный Жорж. – Правда, госпожа Головей?

Ольга проигнорировала вопрос, зато одарила загадочным взглядом Анатолия и сделала движение, говорящее, что желает уйти, и когда он подхватил это движение, с царственным видом кивнула в знак прощания:

– Приятного вечера.

С уходом Ольги рассосались и остальные. Одновременно объявили перерыв музыканты, уступая место бархатному шуршанию человеческой болтовни.

– Кто бы мог подумать, что ты дочь светской львицы, – шепнула Илайе Таня. – Чистокровная светская киса. Впрочем, притворяющаяся мышкой.

Илайя застыла в растерянности из-за того, что колкость в духе тех, что сыпались градом в мире её матери, но всегда обходили её стороной, была теперь нацелена непосредственно на неё, словно она перестала быть неуязвимой.

– Нам надо подобраться ближе к сцене и выследить организаторов, – сказал ей на ухо Юлий.

– А пойдёмте к змеям! – взмолилась Таня. – Может, разрешат запустить на пробу?

Тут Михаил решительно двинулся к опустевшей арене, вынуждая спутников последовать за ним. Через барьер он, правда, не полез и остался у стрит бара, угостившись, заодно, мороженым. Запускать змеев для тренировки оказалось нельзя, но пощупать леера и подержаться за стропы Тане удалось.

– Вы думаете участвовать? – спросила Илайя.

– Только не я, – сказал Юлий.

Таня повернулась к Илайе и насмешливо подмигнула.

– И ведь можно подумать, что так и будет. Если уговорю его состязаться – убедишься, что мы созданы друг для друга?

И оставив Илайю с открытым ртом, Таня улепетнула с арены.

Вследствие неуловимых миграций публики скоро стал заметен новый её таксон. Творческая плевра заместилась огрубевшими слоями депутатов, предпринимателей и политических назначенцев. Всё больше их заскорузлые костюмы теснили арену, да помпезные наряды их спутниц, роскошь которых была призвана простить недостатки их фигур, столь схожих меж собой, одинаково помеченных рябью невыдержанности, сколь схожими были их лица в масках красоты. Встречались среди этих женщин и истинные, эталонные красавицы, чьё сходство сокращалось до взглядов, подёрнутых дымкой скуки.

У алкогольного бара замелькал пиджак Пандробана. Он перемещался от одной кучки соратников к другой, сея рукопожатия и, одолев всю передовую, взбежал на сцену.

– Друзья, гости, сограждане! – старательно проговорил он в микрофон. – Заранее извиняюсь, потому как я не оратор, но рад приветствовать всех вас без исключения, хотя большинство вижу в первый и в последний раз в жизни. Вы знаете, вчерашний я не был бы так счастлив пустить целую кучу денег на ветер, – он погрозил кулаком кому-то, позволившему себе глумливую реплику. – Но сегодняшний я уже не тот, что был вчера. И повод сегодняшней тусовки прост: она так хотела, – он развёл руками. – Вы знаете это чувство, когда вам хочется сделать то, чего хочет она? Если не знаете, то вряд ли вы счастливый человек, – Пандробан прокашлялся, осаждая себя. – Мои партнёры спрашивали: почему фестиваль ветра. Друзья, да чёрт его знает! Пусть Мира Манн сама вам скажет. Здесь всё – от и до – её затея. А ещё меня спрашивали: где Мира? Я говорю: не знаю. Они не верят, – Пандробан ткнул пальцем в толпу. – Ты же слышишь меня, Мира Манн? – Пандробан поднял взгляд над головами. – Я немного изучил тебя и знаю: ты где-то тут, наблюдаешь и слушаешь. Я знаю, ты планировала всё по-своему, но я позволил себе влезть в твой сюрприз, чтобы устроить ещё один специально для тебя. А теперь камеры на меня, я хочу сделать объявление, – Пандробан извлёк из нагрудного кармана крошечную чёрную шкатулку.

Когда он вновь поднял глаза, их вдруг застелил ужас. Заметив это, люди стали оборачиваться и увидели в небе воронку смерча, подвигающуюся к Летнему театру. Одновременно задуло со всех сторон. Раздались испуганные возгласы. Пандробан оборонительно наклонил корпус, словно собирался сразиться со стихией. Но не простоял так и двух секунд – его буквально вытолкали за кулисы офицеры личной охраны.

Воронка, тем временем, придвинулась к арене, дотянулась до земли и стала выписывать восьмёрки перед сценой. И в ту же секунду раскатисто зазвучал тромбон, погашая зачинающуюся панику – стало понятно, что это обещанное иллюзионистское представление.

Заиграли нечто исступлённое. Главными были ударные: они неслись, подстёгиваемые скрипичными кнутами, сбивались на басовые вибрации, сколачивали мосты через тромбоновые бездны. С первыми же аккордами смерч рухнул на землю и, разбившись в пыль, обратился черноволосой танцовщицей в виде красного ангела. Раздались аплодисменты и поощрительные возгласы.

Красный ангел скрестилась с бешеным ритмом в шалом чувственном танце. Её платье колыхалось хоругвью свободы, а лицо выражало блаженство отверженной, но тут на арену опустились четыре облака. Они закружились вокруг насторожившегося красного ангела и в неуловимый момент преобразились в двенадцать белых ангелов. Новые танцовщицы были тоньше и воздушнее красного ангела. Они окружили её и, заигрывая с нею и ласково увещевая, стали набрасывать на неё белые ткани и сыпать белую пудру. Но красная строптивица сбрасывала навязанные одежды, отряхивалась и норовила вырваться из круга. Тогда они стали щипать её, дёргать полы её платья и бить по щекам. Красный ангел угрожающе взмахнула руками-крыльями, и тогда былые ангелы сплотились вокруг неё, подхватили её и, свирепо взревев, вонзили в её смуглую кожу белоснежные зубы. Барабаны вдруг смолкли, и остался только напряжённый струнный фон. Растерзанное тело красного ангела в разорванном платье лежало на арене, а белые ангелы растерянно отступили и принялись дружно оплакивать несчастную.