Джек Вэнс - Машина смерти. Князья тьмы. Том II

Насколько обосновано такое допущение? Хотя флора и фауна каждой из планет Кортежа бесспорно уникальны, при ближайшем рассмотрении наблюдается ряд сходных характеристик, позволяющих предположить, что все живые организмы Кортежа – когда-то давно, очень давно – произошли от общего предка.

Предлагается множество теорий, объясняющих возникновение такой ситуации. Самый уважаемый из современных космологов, А. Н. дер Поульсон, выдвинул изобретательную гипотезу, согласно которой Ригель, Голубой Спутник и планеты конденсировались в облаке газа, изначально богатого сложными углеводородами, что позволило жизни развиваться раньше и быстрее, чем на Земле. Другие теоретики, поддавшись полету воображения, позволяют себе предположить, что планеты Кортежа были перемещены на оптимальные орбиты, так сказать, «в готовом виде», ныне вымершей расой научных гениев. Регулярность рассредоточения орбит и почти одинаковые размеры планет Кортежа – тогда как внутренние миры Раскаленного пояса составляют весьма разношерстную компанию – придают видимость целесообразности такому невероятному, казалось бы, допущению. Когда? Зачем? Каким образом? Кто? Гексадельты, покрывшие письменами и рельефами Монументальный утес на Десятой планете Кси Кормы? Раса, установившая не поддающийся пониманию механизм в Таинственном гроте на единственной луне Земли? Никто еще не сумел ответить на эти мучительно интригующие вопросы».

Ксавиар Сколькамп, входящий в состав высшего руководства (занимающий уровень выше 100) сотрудник Института, будучи в разговорчивом настроении и обсуждая с журналистом политику Института, позволил себе следующие замечания:

«Человечество существует давно, цивилизация – недавно. Никак нельзя сказать, что механизмы цивилизации работают без сучка без задоринки – само собой, так это и должно быть. Человек, входящий в здание из стекла и металла, в звездолет или в подводную лодку, не может не поражаться в какой-то степени – по меньшей мере, должен поражаться, если он мыслящий человек – тому, что видит. Никому не удается подавить в себе страстный эмоциональный порыв к действию без некоторого усилия… В Институте нам интенсивно прививают взгляд на вещи в исторической перспективе. Мы понимаем людей прошлого и спроецировали десятки возможных вариантов будущего – все эти варианты, без исключения, отвратительны. В том виде, в каком он существует сейчас, человек, со всеми его недостатками и пороками, несмотря на тысячи блаженно нерациональных компромиссов между тысячами бесплодных абсолютов – оптимален. По меньшей мере, мы так считаем, потому что мы тоже люди».

Соображения, приведенные в оправдание своих действий фермером, которого вызвали в полицейский суд в связи с нападением на достопочтенного Боза Коггинделла, сотрудника Института 54-го уровня:

«У них легкая жизнь, у этих умников. Развалились в своих креслах и всех поучают: „Давайте, страдайте, вам это понравится. Делайте все через ухо – так оно труднее, а потому полезнее. Потейте!“ Они хотят, чтобы я пристегнул свою жену к плугу, как это делалось при царе Горохе. Так я и показал ему, что я думаю про его драгоценную „беспристрастность“».

Заключение судьи (после наложения на фермера штрафа в размере 75 СЕРСов):

«Беспристрастное отношение к проблемам других людей не запрещено законом».

Из семи континентов Альфанора Скифия была крупнейшим, наименее населенным и, по мнению культивированных умбрийцев, лузитанцев и ликийцев, самым буколическим. Омываемая Мистическим океаном с одной стороны и отделенная горами Моргана с другой, провинция Гаррой считалась наиболее изолированным районом Скифии.

В Тауб, опаленный солнцем сонный поселок на берегу Джерминского залива, Герсен прибыл на воздушном пароме, курсировавшем раз в две недели из Маркари, провинциальной столицы. Он выяснил, что во всем провинциальном центре можно было арендовать только одно транспортное средство: видавший виды аэромобиль с дребезжащими подшипниками и склонностью соскальзывать вбок на спуске. Расспросив местных жителей о маршруте, Герсен забрался в машину и отправился в путь вдоль дороги, ведущей от моря к горам. Он долго поднимался над пологим склоном, утопавшим в слепящем, заставляющем дрожать воздух сиянии Ригеля.

Поначалу дорога петляла среди виноградников, садов с сучковатыми фруктовыми деревьями, огородов, где поспевали сине-зеленая капуста и артишоки, зарослей местной ягоды. То там, то сям виднелись сельские коттеджи, каждый под зонтичной крышей, поглощавшей энергию Ригеля. Дорога перевалила через пологую гряду, и Герсен остановился, чтобы сориентироваться. На юге простирался океан, по накренившемуся к заливу побережью рассыпались мышастые, розовые и белые пятнышки – поселок Тауб. В ослепительном свете все цвета становились фантастическими пастельными тонами, вибрирующими и танцующими. Впереди дорога поворачивала и выходила на равнину, где Герсен заметил виллу Душана Одмара, сотрудника Института девяносто четвертого уровня. Это хаотичное сооружение из камня и выбеленного солнцем дерева пряталось под сенью пары огромных дубов и рощи туземных гинкго.

Герсен прошел пешком по дорожке, ведущей ко входу, после чего приподнял и опустил огромный бронзовый дверной молоток в форме львиной лапы. Ждать пришлось долго. Наконец дверь открыла красивая молодая женщина в крестьянской блузе.

«Я хотел бы поговорить с Душаном Одмаром», – сказал Герсен.

Женщина задумчиво рассмотрела его: «Могу ли я поинтересоваться, по какому делу?»

«Это мне придется объяснить только самому господину Одмару».

Она медленно покачала головой: «Боюсь, что он не сможет вас принять. Возникли трудности семейного характера, и Душан Одмар никого не принимает».

«Мой визит имеет самое непосредственное отношение к этим трудностям».

Лицо женщины внезапно озарилось надеждой: «Их вернули? Детей? Скажите мне, скажите!»

«К сожалению, насколько мне известно, это не так, – Герсен вынул из кармана записную книжку, вырвал из нее листок и настрочил: „Кёрт Герсен, 11-го уровня, желает обсудить Кокора Хеккуса“. – Передайте Одмару эту записку».

Женщина прочла записку и молча ушла внутрь.

Вскоре она вернулась: «Пойдемте!» Герсен последовал за ней по полутемному широкому коридору в комнату со сводчатым потолком и голыми белеными стенами. Здесь сидел за столом Одмар – на столе находились пачка белой бумаги, гусиное перо и граненая хрустальная бутылочка с темно-красными чернилами. На бумаге не было никаких записей, кроме одной строчки на верхнем листе, выведенной витиеватым курсивом с заметными утолщениями – почерком, характерным для тех, кто занимал высшие уровни Института. Одмар был человек невысокий, широкоплечий, плотный. У него были резковатые, но правильные черты лица: небольшой прямой нос, узкие, маслянисто поблескивающие черные глаза, поджатые губы над раздвоенным подбородком. Он спокойно приветствовал Герсена, отвернувшись от бумаги, пера и чернил: «Где вы достигли одиннадцатого уровня?»