Евгений Ярыгин - Колька, Сенька, Ермошка и Шестое Царство

– Война и мир, – глубокомысленно заключил Колька и взглянул на потолок. Там, под потолком, на деревянной балке, как положено, возлежал Кот Котыч. Снизу были видны только рыжая голова и такого же цвета хвост. Жёлтые глаза светились – значит не спит, слушает, подумалось Кольке. А как иначе: Котыч много знает, много помнит, особенно запахов, все понимает и никогда не задается.

Война, однако, войной, да не ей одною положено жить у добряков. Вон и весенняя страда на носу – овес сеять за ребят никто не станет, – да и продукты на исходе. Как бы рыбы подловить – на уме у Ермака, как за черемшой, диким луком, в тайгу с девчонками наладиться – обсуждает Есения, как голодных медведей отвадить – чешет затылок Юра-Бондарь.

Как-то поутру, только-только рассвело, добрячки, окружив Сеньку и Ядвигу, звонко галдели у клуба да посматривали в сторону едва вставшего солнышка. Оттуда, то есть не со светила, а с восточного края селения вот-вот должны появиться Юра и Марк. Девочки, кто с рюкзаком, кто с лукошком – все готовы двинуться на поляны да болотца черемшу собирать. Вот только без охотников ходу нет: оголодавшие с зимы медведи черемшой, известное дело, лакомиться горазды не меньше, чем люди. Над витаминами и пользой никто из добряков особенно не задумывается, но пирожки с мелко нарубленными сочными стеблями, спросите у Кольки, – заветное весеннее лакомство у них. Что думают по поводу вкуса и пользы пахучих побегов медведи ребята не знают, не спрашивали: им вместе на полянах не ужиться никак. Особенно злые после зимней голодухи хозяева тайги обычно отступают неохотно. Рычат, наскакивают, клыки грозно скалят – да только крутой нрав добряцких лесовиков-охотников им хорошо известен: те и шкуру, если что, могут спустить. Оттого-то отощавшие после спячки звери обычно порычат, побесятся, да и отбудут подобру-поздорову на дальние угодья от греха подальше.

Кто не знает, как славно бежать вприпрыжку по весеннему лесу! Сенька-то знает это прекрасно, поэтому ей невмоготу послушно топать вслед за солидно вышагивающим во главе колонны Юрой-Ура-Ура. Она время от времени выскакивает вперед, несётся, подпрыгивая поочередно то на левой, то на правой ноге, размахивая при этом лукошком над головой. А как здорово бывает ещё, если бежать спиной вперёд и улыбаться идущим за тобой друзьям. Они, то есть друзья-добряки, тоже улыбаются в ответ. Пахнет березовым соком, весеннее солнышко ласково улыбается сквозь негустые пока кроны деревьев.

Тропинка, петляющая меж дубами и разнолесьем уже подсохла, а выше, где на склонах гор поселились сосны и ёлочки, и вовсе вытоптана до скалистой основы. Трава вдоль тропы ярко-зеленая, крошечные листочки на ветках деревьев как салатики.

Погуляв по хвое между золотистыми стволами сосен, тропка покатилась в низину, поближе к речке, влажным лугам с сочной зеленью трав. Скоро и цель похода – болотца с изумрудными кочками, где уже выстрелили вверх перья душистой черемши.

Юра впереди замедлил шаг, стал вглядываться в прогалы меж деревьями, прислушиваться. Сенька послушно вернулась в строй и стала вопросительно смотреть в спину бондаря: разве можно услышать отсюда чавкающего медведя? А лучше бы и вовсе подшуметь, чтоб не напугать косолапых внезапным появлением – захваченный врасплох медведь часто переходит от испуга в буйство.

Юра, подняв руку, дал знак остановиться и замереть. Замер сам, приложив ладонь к уху, и стал внимательно слушать. Сенька тоже приложила ладошку: так положено, если желаешь услышать побольше звуков. Девчонки на тропе за спиной у кудрявой подружки замерли, приложили ковшики ладоней к голове и сделались серьёзными. Вслушивались. А как же.

Есения быстро поняла то, что и без ладошки у уха было понятным: над долиной, по-над лесом висел гулкий, свистящий шум. И это не было чмоканьем лакомящихся черемшой медведей. Не только Сенька и Юра, но и вся ватага на тропе очень быстро распознала, что за гул рушил ласковое птичье разноголосье утреннего леса. С таким звуком режет воздух реактивное помело – излюбленное средство передвижения баб-яг. Можно сказать и бабояг и ведьмучек, но дела это не меняет: беда подкрадывается к Дубраве.

Юра наконец убрал руку от уха и, переместив её к затылку, задумчиво его почесал. Не сказать, что делал он это испуганно, отметила про себя наблюдательная Есения, но встревоженно – это точно.

– Что делать будем? – Юра обвёл внимательным взглядом лица друзей и остановился на сияющей улыбке стоящей сразу за ним кудрявой добрячки. То есть Сеньки. Понимающе вздохнул и разыскал взглядом Мишку-Кедрову Шишку.

– Бежать? – с готовностью встрепенулся лесовик.

– Куда? А черемша! – нахмурила смоляную бровь Есения.

Юра неожиданно рассмеялся, покачал головой и, сквозь смех, вымолвил:

– Мишка просто побежит предупредить ребят в Дубраве.

Вожак, не понаслышке знакомый с Сенькиной тягой к опасным приключениям и её бесстрашием, вопрос девчонки оценил. Остальные оживились, и, хоть и было им немного не по себе, но черемшу собирать решились. Ничего удивительного в таком единодушии не было: всем известно, что добряки, мальчишки и девчонки, – все не робкого десятка. А наоборот.

Между тем широкая, влажная луговина, что открылась взгляду ребят, ступившим сторожко на её край, ничем неожиданным не удивила. Как ни вглядывался Юра вдаль с высоты своего роста, как ни всматривалась и вслушивалась Сенька, выскочив на несколько шагов вперед на открытое место, – ни медведей, ни аистов, ни ревущего пламени реактивных моторов. Тихо, даже птичьего щебетания на слыхать. Солнышко, голубое небо, зелень травы, лёгкие облачка на небе, ни ветерка. Ни звука, даже комары притихли. И до этого было тревожно, а тут вдруг душно стало враз. Нерадостно, как бы и не весна вовсе вокруг, а хмурая осень перед снегом. Даже Сенька смутилась: вроде добрая битва намечалась, а вместо – скука стылая, тишь гнетущая.

Первым спохватился Юра-бондарь: прекратил озираться, затем прошёлся по густой траве, рассматривая что-то под ногами. Добряки, сгрудившись растерянно в сени деревьев, сперва не решались шагнуть вперёд и лишь молча переглядывались. Тишину разбудил звонкий Сенькин вопрос: «А Марк-то где?»

Все разом встрепенулись, как будто ждали и гадали, а Марк-то где. Добрячки оживились, затараторили – оно и понятно: с Марком повеселей, понадёжней. И действительно, куда он пропал? В лес и луга полетели звонкие разрозненные голоса «Марк! Марк!». Потом все хором: «Марк! Марк!»

Юра нахмурился, но к молчанию призывать не стал, лишь вглядывался в небо, посматривал на верхушки деревьев, прищурился на дальний край поляны. Сенька не удержалась и ускакала по лугу туда, где открывались кочки с заветной черемшой. «Ну что с ней поделаешь», – молча покачал головой бондарь, а вслух, переждав дружные кричалки добрячек, позвал громче обычного: «Ребята, запамятовали зачем пришли? Айда в поле! Марк найдет: услыхал уж, поди!»